Борис Аверин - Владимир Набоков: pro et contra

Ходасевич, в свою очередь, с неизменной симпатией отзывался о набоковской прозе — от «Короля, дамы, валета» (1929) до «Дара» (1937–1938). Отдельные рецензии он посвятил «Защите Лужина», «Камере обскуре» (см.: Ходасевич В. Ф. Колеблемый треножник: Избранное. М., 1991. С. 556–562), пьесе «Событие» (Возрождение. 1938. 22 июля — краткий отзыв; Современные записки. 1938. Кн. LXVI. С. 423–427; см.: Набоков В. Пьесы. М., 1990. С. 275–278). См. также статью Ходасевича «О Сирине» (наст, сборник).

Итоговое «Собрание стихов» Ходасевича вышло в издательстве газеты «Возрождение» в конце 1927.

«Адриатические волны! О, Брента!..» — строки из «Евгения Онегина» (I, XLIX), взятые эпиграфом к стихотворению Ходасевича «Брента» (1923), которое цитирует далее Набоков. В письме к Э. Уилсону (17 июня 1945), находившемуся тогда в Италии, Набоков снова вспоминает эти стихотворения вместе: «„Адриатические волны… О, Брента!..“ И чудесный ответ Ходасевича „Брента — рыжая речонка“, etc.» (The Nabokov-Wilson Letters, P. 154; пер. комм.).

Пэон — зд. сочетание ямба и пиррихия.

Трепетность его хорея удивительна — эту фразу Набокова Ходасевич не без ехидства поставил эпиграфом к шуточному посланию А. В. Бахраху «Алек, чтобы в стройном /гимне/…» (1928), написанному как раз хореем.

«Баллада» («Сижу, освещаемый сверху…») — стихотворение 1921 г., которое Набоков впоследствии перевел на английский под заглавием «Orpheus» (см.: New Directions in Prose and Poetry. Norfolk, Conn., 1941. P. 599–600).

…ужасное слово «зонт»… — употреблено Ходасевичем в стихотворении «Буря» (1921). Заимствованное из голландского слово «зонтик» (zonnedek) постепенно — по ошибочной аналогии — стало осмысляться как уменьшительное; это привело к появлению слова «зонт», против которого и протестует Набоков.

Набоков имеет в виду блоковский цикл «Вольные мысли» (1907).

Впервые: Руль. 1929. 30 янв. Печатается по: Набоков В. Рассказы. Приглашение на казнь… М., 1989. С. 369–371.

Бориса Константиновича Зайцева (1881–1972) Набоков видел в Париже в 1932 г., «окруженного иконами и изображениями патриархов и нашел весьма приятным и откровенным», и так описал в письме к жене: «Зайцев высказывал христианские пошлости, Ходасевич литературные пошлости, мой дорогой, святой Фондик [Фондаминский] очень трогательные вещи социального характера, а от Вишняка… мы получили немного здорового материализма… Я, конечно, высказал свою идейку о несуществовании эпохи» (Boyd Brian. Vladimir Nabokov. The Russian Years. P. 391, 393; пер. комм.). Б. Зайцев тоже откликался на произведения Сирина (Россия и славянство. 1930. 15 нояб.; Возрождение (Париж), 1930. 16 марта(«Дневник писателя»)).

Об Алексее Михайловиче Ремизове (1877–1957) Набоков отрицательно отзывался в рецензии на его книгу «Звезда надзвездная»:

«В сказке или сказании, как и в шахматной задаче, должно быть то, что называется pointe, иначе говоря, соль, изюминка. Читая сказания Ремизова, поражаешься их безнадежной пресности, т. е. не находишь в них именно того, что одно может оправдать этот литературный жанр… Надобно какое-то особое вдохновенное мастерство, необыкновенное мастерство, чтобы сочинить такие же бесхитростные сказки, какие сочинялись в старину. Ни особого воображения, ни особого мастерства у Ремизова не найдешь… Добро еще, если бы слог Ремизова был безупречен. Но, увы, — какая небрежность, какой случайный подбор слов, какой, подчас, суконный язык… И уже к области недопустимых курьезов относится следующее: „становились на колени, и змий с ними“. Нет, это не простое неведение (автор знает, что у змия нет колен, на которые он мог бы становиться), но это и не святая непосредственность. Это есть признак той небрежности, отпечаток которой лежит на всей книге»

О своей встрече с Ремизовым Набоков писал в «Других берегах»:

«Ремизова, необыкновенной наружностью напоминавшего мне шахматную ладью после несвоевременной рокировки…» (С. 287). В поздние годы Набоков рассказывал Э. Филду: «Я был ему отвратителен. Мы были очень вежливы друг с другом… Единственно прелестное, что в нем было, — это то, что он действительно жил литературой» (Цит. по: Набоков В. Рассказы. Приглашение на казнь… С. 519).

О Марине Ивановне Цветаевой (1892–1941) Набоков упоминает в «Других берегах»: «Однажды с Цветаевой я совершил странную лирическую прогулку, в 1923-м году, что ли, при сильном весеннем ветре, по каким-то пражским холмам» (с. 287). В Собр. соч. здесь опечатка: «парижским» вместо «пражским»). Б. Бойд уточняет дату этой прогулки — 24 января 1923 г. (Boyd Brian. Vladimir Nabokov. The Russian Years. P. 221). В «Speak, Memory» Набоков добавляет: «Марина Цветаева, жена двойного агента и гениальный поэт, которая, в конце тридцатых, вернулась в Россию и погибла там» (С. 287; пер. комм. ).

Евангулов Георгий Захарович (ум. в 1967) — поэт, прозаик. Начинал как поэт в Тифлисе и Владикавказе, в Париже участвовал в объединении «Палата Поэтов», выпустил две книги стихов — «Белый духан» (1922), «Золотой пепел» (1925). Г. Струве в книге «Русская литература в изгнании» пишет о его последующей судьбе: «Евангулов в дальнейшем как-то сошел на нет… В 30-х гг. имя Евангулова стало попадаться под рассказами (в том числе в „Современных записках“), но и как прозаик он внимания на себе не остановил» (С. 162).

Темирязев Борис — псевдоним Юрия Павловича Анненкова (1889–1974), художника, прозаика, мемуариста. Он был режиссером и художником-постановщиком спектакля по пьесе В. Набокова «Событие» (Париж, 1938), вызвавшего большую полемику в эмигрантской прессе (см. Boyd Brian. Vladimir Nabokov. The Russian Years. P. 485).

В этом номере «СЗ» были напечатаны стихотворения В. Ф. Ходасевича «Лоб…» («Похороны»), «Веселье» и «Скала».

Стихотворения Г. В. Адамовича — «Что там было? Ширь закатов блеклых…» и «Безлунным вечером, в гостинице, вдвоем…».

Лебедев Вячеслав Михайлович (1900–1969) — поэт, прозаик. В эмиграции жил в Праге. «Неплохи стихи Вячеслава Лебедева, — писал Набоков в мае того же 1929 г., — хотя уж очень похожи на те, что ныне пишутся» (Набоков В. Рассказы. Приглашение на казнь… С. 372). В 1930 г. Набоков печатно полемизировал с Лебедевым по поводу поэзии Бунина (см.: Там же. С. 385–386).

Впервые: Руль. 1929. 22 мая. Печатается по: Набоков В. Рассказы. Приглашение на казнь… С. 373–376.

Набоков писал о Бунине в «Других берегах»:

«Книги Бунина я любил в отрочестве, а позже предпочитал его удивительные струящиеся стихи той парчовой прозе, которой он был так знаменит. Когда я с ним познакомился в эмиграции, он только что получил Нобелевскую премию. Его болезненно занимали текучесть времени, старость, смерть — и он с удовольствием отметил, что держится прямее меня, хотя на тридцать лет старше. Помнится, он пригласил меня в какой-то — вероятно дорогой и хороший — ресторан для задушевной беседы. К сожалению, я не терплю ресторанов, лодочки, закусочек, музыки — и задушевных бесед. Бунин был озадачен моим равнодушием к рябчику и раздражен моим отказом распахнуть душу. К концу обеда нам уже было невыносимо скучно друг с другом. „Вы умрете в страшных мучениях и совершенном одиночестве“, — сказал он мне, когда мы направлялись к вешалкам» (С. 288).