Виктор Гюго - Том 14. Критические статьи, очерки, письма

В предисловии к «Новым одам» (1824) Гюго пытается сформулировать на основе им же самим накопленного опыта стихотворца и литературного критика свои поэтические принципы. Он стремится объяснить, что же представляют собой ростки романтической литературы и каково происхождение романтизма.

Не соглашаясь со схематическим определением романтизма, данным г-жой де Сталь в ее книге «О Германии», Гюго противопоставляет ему свое собственное понимание романтизма. По мнению г-жи де Сталь классическая и романтическая литературы относятся к двум эпохам: первая к языческой, предшествовавшей основанию христианства, вторая к христианской, наступившей после крушения Римской империи. Если следовать этому догматическому определению, заявляет Гюго, то пришлось бы отнести поэму Вольтера «Генриада» к произведениям романтическим. Возражая г-же де Сталь, Гюго впервые излагает свое определение романтизма, опирающееся на контрастные категории прекрасного и безобразного, истинного и ложного, доброго и злого.

Утверждая, что литература во все времена являлась отражением нравов и истории народов, Гюго приходит к выводу, что различные общественные эпохи порождали и различную литературу. В силу этого фактора Гомер, Вергилий, Тассо, Мильтон и Корнель не могут быть объединены в одну группу писателей, ибо они творили в разные эпохи и представляли своим творчеством различные национальности. «Каждый из них, — писал Гюго, — выразил и оплодотворил общественную мысль в своей стране и в свое время. Каждый создал для своей действительности целый мир идей и чувств, применительно к этой действительности, к ее движению и в ее границах». Будущий вождь передовой романтической школы отрицал необходимость разделения литературы на классическую и романтическую. В этой литературной распре он выступил против консервативной критики, относившейся враждебно к писателям, не признававшим догматической поэтики Буало.

Предисловие к «Новым одам» Гюго написал после того, как глава клуба монархических писателей академик Лакретель произнес на заседании «Общества благонамеренной литературы» речь, в которой, выражая мнение придворных кругов, осудил писателей романтического направления с позиций так называемой национальной традиции. С тех пор во Франции началось гонение на поэтов и писателей романтического лагеря, объединявшихся вокруг альманаха «Французская муза», постоянным сотрудником которого был В. Гюго.

Следует учитывать, что литературная борьба 20-х годов во Франции носила резко политический характер. «В литературе, как и в политике, — писал Гюго, — существуют сейчас две партии; идет поэтическая война, кажется не менее яростная и ожесточенная, чем война социальная. Оба лагеря нетерпеливо рвутся к сражению, а не к переговорам. Они упорно не желают изъясняться на одном языке; у них нет иных слов, кроме приказов для своих соратников и воинственных кликов, обращенных к инакомыслящим». Консервативная критика рьяно защищала тех поэтов-эпигонов, которые утверждали в своем творчестве идею незыблемости монархического строя; произведения Вольтера, Руссо, Дидро, Гельвеция и других выдающихся деятелей эпохи Просвещения, сыгравших значительную роль в подготовке французской буржуазной революции восемнадцатого столетия, подвергались безжалостному осуждению. В этой обстановке Гюго пишет свое предисловие к «Новым одам» (1824), где выступает в защиту группы писателей, которых в начале 20-х годов во Франции называли романтиками. Он пытается обосновать закономерность появления нового направления; эту закономерность он усматривает в том, что французская революция конца XVIII века вызвала переворот в общественном сознании, оказавший в свою очередь решительное воздействие на характер новой литературы. Однако это утверждение еще не означало, что литература, возникшая во Франции в первые десятилетия XIX века, рассматривалась Гюго как литература, сочувствующая идеям происшедшей революции. «Современная литература может частично являться следствием революции, не будучи при этом ее выражением, — заявляет Гюго. — Общество времен революции, ею созданное, имело свою литературу, такую же, как оно само, отвратительную и нелепую. И литература эта и общество умерли вместе и не воскреснут вновь. Всюду в государственных учреждениях возрождается порядок; возрождается он и в литературе». Он достаточно отчетливо представляет себе политическую платформу литературных консерваторов, озабоченных упрочением режима Реставрации, и стремится умиротворить лагерь писателей, стараясь доказать, что романтики не столь уж страшны и необузданны, как это представлялось классицистам.

Крайне важным документом, характеризующим эволюцию общественно-литературных взглядов Гюго, является его предисловие к «Одам и балладам» (1826), в котором писатель, резко выступая против принципов классицизма, уже прямо объявляет себя сторонником романтической литературы. Гюго отвергает метод рабского следования каноническим образцам. «Будем восхищаться великими писателями прошлого, но не подражать им». Он требует свободы в области творчества, утверждая, что поэтика классицизма поработила искусство, определив каждому поэтическому роду особые «правила приличия». Критикуя классическую школу за то, что она создала в поэзии «своего рода королевский версальский парк, где все выровнено, подрезано, сглажено, подчищено и посыпано песком», Гюго ратует за новое, романтическое искусство, объявляя «варварство Шекспира» выше «бледной немочи Кампистрона».

Центральное место среди литературно-критических статей тома занимает «Предисловие к «Кромвелю», ставшее боевой программой французского романтизма.

Литературная деятельность французских романтиков в конце 20-х годов не ограничивалась одной только теоретической борьбой против эпигонов классицизма. Решительно отвергая поэтику классицизма, романтики не только противопоставляли ей свою новую эстетику, но и создавали произведения, в которых живо откликались на общественные события своего времени.

«Предисловие к «Кромвелю» носит боевой, воинствующий характер. Оно начинается с полемического выпада по адресу правительственной цензуры, подавляющей свободу мысли. Оно призывает ударить молотом по всяким «теориям, поэтикам и системам». «Собьем эту старую штукатурку, скрывающую фасад искусства! — восклицает Гюго. — Нет ни правил, ни образцов; или, вернее, нет иных правил, кроме общих законов природы, господствующих над всем искусством, и частных законов для каждого произведения, вытекающих из требований, присущих каждому сюжету».

Эстетический принцип единства содержания и формы Гюго обосновывал неоднократно в последующих своих литературно-критических статьях, решительно отвергая застывшую, подчиненную «правилам» форму и условное содержание произведений эпигонов классицизма, постоянно заимствовавших свои сюжеты и образы из древней истории или мифологии.