Виктор Гюго - Том 14. Критические статьи, очерки, письма

В 1784 году Бонапарту было пятнадцать лет; он приехал из Бриенна в парижскую военную школу в сопровождении простого монаха, который привез его вместе с тремя другими юношами; он поднялся со своим маленьким чемоданом по лестницам казармы на сто семьдесят три ступени и вошел в предназначенную ему каморку под самой крышей. В этой комнате были две койки; слуховое окно выходило на главный двор училища. Стены были выбелены известкой; предшественники Бонапарта немного запачкали их углем, и вновь прибывший мог прочитать на них те самые четыре надписи, которые и мы сами прочли там тридцать пять лет тому назад: «Много воды утечет, пока заслужишь эполеты. — Де Мон живре ». — «Лучший день в жизни — это день битвы. — Виконт де Тэнтэниак ». — «Вся жизнь — это только долгая ложь. — Шевалье Адольф Дельма ». — «Все кончается под шестью футами земли. — Граф де Ла Вийет» . Если вместо слова «эполеты» поставить слово «империя», — изменение очень незначительное, — то получится краткое изложение всей судьбы Бонапарта, нечто вроде Мане, Текел, Фарес , заранее написанное на этой стене. Демази-младший, приехавший вместе с Бонапартом, — он должен был стать его товарищем по комнате и занять одну из двух коек, — видел, как он взял карандаш; затем, по словам Демази, Бонапарт нарисовал под только что прочитанными им надписями неясный набросок, изображавший его дом в Аяччо, затем возле этого дома, не подозревая, что он сближает остров Корсику с другим таинственным островом, тогда еще скрытым в далеком будущем, он написал последнюю из четырех сентенций: «Все кончается под шестью футами земли».

Бонапарт был прав. Для героя, для солдата, для человека действия и материального мира все кончается под шестью футами земли; для человека идеи все с этого начинается.

Смерть — это сила.

Для тех, у кого нет иной деятельности, кроме деятельности духа, могила — преодоление препятствия. Быть мертвым — значит быть всемогущим.

Человек-воин внушает страх, пока он живет; он стоит во весь рост, земля замолкает, siluit, [161]каждый его жест несет уничтожение, за ним устремляются миллионы исступленных людей, свирепая, иногда преступная толпа; это уже не человек — это завоеватель, полководец, это царь царей, император, это ослепительный лавровый венок, который проносится, разбрасывая молнии, и под которым в звездном свете едва можно различить неясный профиль Цезаря, — великолепное и потрясающее видение; но появляется камень в печени или язва в желудке, — шесть футов земли, и все кончено. Сияние меркнет. Бушующая жизнь проваливается в яму; человечество продолжает свой путь, оставив позади себя то, что стало небытием. Если такой человек-ураган произвел несколько удачных вторжений, как, например, Александр в Индию, Карл Великий в Скандинавию и Бонапарт в старую Европу, то только это от него и остается. Но если какой-нибудь прохожий, несущий в себе идеал, если бедный бродяга вроде Гомера уронит во тьму свое слово, а затем умрет, слово это зажигается во тьме и превращается в звезду.

Вот того побежденного, гонимого из города в город зовут Данте Алигьери; берегитесь. Имя этого изгнанника — Эсхил, а того пленника — Иезекииль; будьте осторожны. У того однорукого есть крылья, это Мигель Сервантес. Знаете, кто бредет по дороге там, впереди? Это калека — Тиртей, это раб — Плавт, а дальше ремесленник — Спиноза, а вон там лакей — Руссо. Так вот, это унижение, этот тяжкий труд, это рабство, эта немощность, все это — сила. Величайшая сила, сила Духа.

На гноище, как Иов, под ударами палки, как Эпиктет, облитый презреньем, как Мольер, дух остается духом. За ним последнее слово. Калиф Альманзор велит народу плевать на Аверроэса у дверей мечети в Кордове, герцог Йоркский сам плюет на Мильтона; какой-то Роган, почти принц, — «не снисхожу до звания герцога, я — Роган», — пытается убить Вольтера ударами палки. Декарта изгоняют из Франции во имя Аристотеля, Тассо искупает поцелуй, подаренный принцессой, двадцатью годами темницы, Людовик XV сажает Дидро в Венсенский замок — это все лишь мелкие происшествия, — ведь во всем должны быть теневые стороны! Эти мнимые величины, которые принимались за реальные, эти властители, эти короли исчезают; остается только то, что должно остаться; человеческий дух — с одной стороны, божественные души — с другой; истинные произведения и истинные творцы, общение людей, создающее прекрасное, жажда мысли — мука и счастье человека, жизнь низшего порядка, стремящаяся к высшей жизни. Возникают реальные вопросы, необходимо совершенствование ума, которое должно осуществиться посредством ума. На помощь зовут поэтов, пророков, людей вдохновенных, мыслителей. Начинают понимать, что философия — это пища, а поэзия — насущная потребность. Нужен иной хлеб, кроме хлеба насущного. Если вы откажетесь от поэтов, то откажитесь от цивилизации. Настает час, когда человечеству приходится считаться с комедиантом Шекспиром и с нищим Исайей.

Мы их не видим, но тем сильнее ощущаем их присутствие. Хотя они и умерли, эти существа живут.

Как они жили? Какие это были люди? Что мы о них знаем? Иногда — немного, как о Шекспире, часто — ничего, как о поэтах древних времен. Жил ли когда-нибудь Иов? Был ли Гомер одним человеком или несколькими людьми? Мезириак говорит, что у Эзопа была нормальная спина, а Плануд утверждает, что он был горбатым. Правда ли, что пророк Осия, желая показать свою любовь к родине даже опозоренной и погрязшей в гнусностях, женился на публичной женщине и назвал своих детей Скорбь, Голод, Стыд, Чума и Нищета? Правда ли, что Гезиода нужно делить между Кумами в Эолиде, где он родился, и Аскрой в Беотии, где он рос? Веллей Патеркул говорит, что он жил на сто двадцать лет позже Гомера, а Квинтилиан считает, что они были современниками. Кто из двоих прав? Не все ли равно! Поэты умерли, их мысль царит. Они были, поэтому они существуют.

Теперь они делают для нас больше, чем в то время, когда были живы. Другие усопшие отдыхают; гении трудятся и после смерти.

Над чем они трудятся? Над нашим духом. Они творят цивилизацию.

«Все кончается под шестью футами земли». Нет, там все начинается. Нет, там все прорастает, все раскрывается, и все растет, все брызжет, все исходит оттуда! А те изречения хороши лишь для вас, воины.

Ложитесь в свои могилы, исчезайте, покойтесь, разлагайтесь. Пусть будет так.

Пока вы живы, позолота, попоны, барабаны, фанфары, щиты с трофеями, развевающиеся по ветру знамена, шум и грохот создают иллюзию. Толпа любуется всем этим. Она воображает, что видит нечто великое. У кого шлемы? У кого кираса? У кого портупея? У кого шпоры, каска, султан, оружие? Вознесем его! После вашей смерти разница сразу бросается в глаза. Весь Ганнибал может уместиться на ладони у Ювенала.