Хосе Бергамин - Лопе - земля и небо Испании. Эссе из книги “Приглушенный голос”

Народ, как и дитя, в силу самой своей природы, есть революционный порыв — действенный, непрекращающийся; это живая революция, скрытая и явная, злободневная и действенная.

Свобода и справедливость — два предельных понятия, два полюса, которые всегда организуют любое революционное движение. Всякая революция — реальная или поэтическая — испытывается ими. Свобода — это нечто парящее, оперенное. Нечто летящее. Справедливость — это нечто свинцовое, земное. Справедливость — несгибаемая прямота, врастающая в землю, тогда как свобода — несгибаемая стойкость, устремленная в небо. Человек пера, каким был Лопе, — это всегда бунт свободы. Человек свинца — таким был Ленин — это всегда бунт справедливости. Вот только похоже, что, настойчиво стремясь стать такими, как того требует стойкость воли, упорно смотря вниз, в пол, в землю, люди свинца забывают о свободе, пренебрегают ею. Однако и людям пера не стоило бы никогда забывать о том, что революционная справедливость должна действовать осмотрительно — ноги, давящие виноград ради вина, налиты свинцовой силой. Порой люди пера, как Лопе, имеют обыкновение — упиваясь своим полетом, неуклонно следуя путем, указанным сильной божественной волей, — забывать о земном, забывать бросить взгляд вниз. Им случается забывать о чаяниях правды.

Лопе — плоть и дух Испании — был поэтом-мятежником, поэтом свободы. Но никогда не забывал он о правде. Никогда не предавал ее. Из-за этого вставали против него люди буквы, его современники, те, что защищали ученый строй поэзии. Следуя за живым потоком народной речи, припадая к его источнику, бьющему и изливающемуся источнику духа, Лопе отстаивал непросвещенность народа, новый порядок, порядок духа, подлинную революцию. Страстно и яростно, словом, поэзией, порывом воздуха перевернул он театр, внеся в него жизнь, и свою жизнь — театром.

Лопе де Вега, наш великий национальный поэт-революционер, раскрыл Испанию навстречу свету, возжег свободу в небесах ее и в землях ее. Отворил ее и оставил открытой. Он открыл ее дуновению духа, всем ветрам духа, и в вышине, и в низине — как мягкому дуновению Гермесовых ветерков зари в небесах, так и дионисийской земной страсти революционного вихря.

Лопе, открывший Испанию.

Лопе, открывающий Испанию.

Театр Лопе, поэзия Лопе открывают нам Испанию. Распахивают настежь, словно окно. Мы видим — земли и небеса, небо и землю, небо и почву; сияющие, объятые солнцем истины, солнцем, про которое говорят, что оно «жжет как раскаленный металл». Видим мы и безмятежность звездного неба — зримое присутствие духа в вечном брожении звезд.

Лопе, плоть и дух Испании, той Испании, что вместе с ним распахнулась свету, ветру, тревожному беспокойству, духовному, изначальному беспокойству новой жизни, Лопе, человек пера, бунтарь, а значит, поэт любви, веры, надежды, был народным поэтом, и, будучи таковым, он сотворил, породил своей жизнью и своей поэзией новый порядок.

Этому новому порядку, порядку созидания, мысли, Лопе научился у народа, он был обучен народом, его божественным, неученым, исполненным духа голосом, голосом извечной и глубинной жизни.

Народы, как говорят, никогда не учатся. Это правда. Народы не учатся, они обучаются. Как дети. И подобно детям, когда они учатся, единственное, чему они могут выучиться, это перестать быть собой. Перестать быть тем, что они есть: перестать быть народом, перестать быть детьми. Они научаются стареть и умирать. Это именуют процессом политического воспитания. Они учатся загнивать. Умирать от тоски. Подчиняться в конце концов смертельному диктату времени, всех времен. Давлению власти и давящей сытости червей.

Будет ли судьба Испании, Испании Лопе, такой несчастной и печальной, суждено ли ей так стариться и умирать? Какова будет судьба народа, народа Лопе, испанского народа, свободного и мятежного?

В XIX веке в Испании ее народ совершил революцию пера, оперенную революцию, революцию свободы. Но почему не произошла у нас революция свинца, революция справедливости?

Однако вернемся к Лопе, вернее последуем за нашим Лопе де Вега, полагавшим справедливой свободу и свободной правду, ведь его учителем стал тот самый испанский народный гнев, бунтарски требовавший свободы и правды. Научившись творить новый порядок, он усвоил — по его собственным словам — и то, что революция несомненно является единственной причиной, единственным законом, единственным законным источником всякого нового порядка:

Часть этих утверждений очевидно отдает пустословием.

Что справедливого в том, чтобы так вольно отзываться на капризные требования, которые к тому же кажутся нам глупыми и вульгарными?

Как кажется, нет ничего более демагогического, чем эти слова, однако, в действительности, нет и ничего более революционного, чем повиновение нашего поэта народной воле, бунтующей столь причудливо, что понятия свободы и справедливости в ней оказываются неразличимыми и, по сути, неотличимыми от инстинкта. Жизненного инстинкта, инстинкта раздражаться, беспокоиться, гневаться, «коль не изобразят ему за два часа / События от Бытия до Страшного суда». Другими словами, потому что народ хочет и хочет всего в один момент, и этот момент — настоящее, всегда настоящее. Иного времени он не хочет.

Испанская публика нашего Лопе, свободная и мятежная, не хочет терять время. Она не желает, чтобы время проходило, она не желает видеть его уходящим. Чего хочет публика, так это чтобы времени не было. Чего она хочет, так это уничтожить время. Она жаждет быть, существовать, она желает жить вечно. Она желает длить и продлевать: оставаться. В конце концов, она не хочет умирать. Она желает, чтобы ей рассказывали сказку, которая никогда не заканчивается, как детям — еще и еще раз. Публика желает звезд, ей нужна нескончаемая революция.

Обычай и полет, справедливость и свобода — именно они лежат в глубине этой извечной яростной воли. Потому и сумел Лопе обнаружить глубоко в основании этого инстинктивного способа существования своего народа сам народ, народ собственной персоной. Народ — собственной персоной, ибо народ — личность, а не толпа. Народ — не масса. Когда народ становится массой, он перестает быть народом, ведь тогда он перестает быть личностью, превращаясь в нечто инертное, без правды, без свободы. Нет ничего легче, чем управлять подобной массой, народом, сбившимся в массу. Это самый бездарный из Маккиавеллиевых секретов всех современных тираний. Напротив, нет ничего более сложного, более невозможного, чем противостоять воле, святейшей воле народа, народа собственной персоной, народа свободного и требующего справедливости.