Александр Ивич - Воспитание поколений

сходных ситуациях открывается несоответствие официальной пропаганды подлинному облику войны.

Проход пленных по Арзамасу («Школа») и торжественная встреча в Покровске раненых («Швамбрания») рождают у героев обеих книг параллельные впечатления — совсем не те, каких они ждали.

Ребята увидели, что война вовсе не парадна, увидели страдания, которые она рождает, недовольство народа, озлобленность солдат — об этом им не приходилось читать, об этом им не говорили в гимназии.

Когда прибывают в Покровск раненые, городские богачи устраивают им встречу как раз в том духе фанфарного описания войны, которое школьники знали по журналам и газетам. «Раненых по одному везли в разукрашенных экипажах городских богачей. Каждого солдата поддерживала дама из благотворительного кружка, одетая сестрой милосердия. Все это было похоже на свадебный кортеж». Говорили речи «отцы города», играла на рояле гимназистка, и пел фармацевт. А раненые неловко ёрзали и беспокойно ворочались, пока, наконец, белобрысый солдатик, вместо умильной речи, которой от него ждали, попросил, чтоб им дали поспать. «В дороге-то три дня не спамши».

Этот эпизод возбуждает у Лёли, героя «Швамбрашга», ещё не вполне ясное, но острое и мучительное чувство неблагополучия, несоответствия действительности её описаниям в печати.

А жизнь, не скупясь, поставляет и множит подобные впечатления — всё более ясные и определённые. «На парадных картинках в «Ниве» франтоватые войска церемонно отбывают живописную войну», а герой «Швамбрании» узнаёт, что тут, в Покровске, «в бараке пороли солдат. В офицерском собрании какой-то прапорщик назвал другого армянской мордой… Раненых везли с фронта как попало и клали уже куда попало…». И опять нам вспоминаются параллельные впечатления Бориса Горикова — беседа с солдатом, приехавшим с фронта, арест Галки, богатеющие на войне купцы.

Парадные сообщения и фотографии «Нивы», шовинистические повести, рассказы, стихи — их было тогда множество — оказывались ложью. А как печатное слово и даже фотография может быть ложью — это для сознания и жизненного опыта подростков вопрос непосильной сложности, переживание, которое наносит восприимчивым натурам серьёзную душевную травму.

Подростки хорошо знают, что такое ложь, знакомы и с лицемерием в жизни, в быту. Но они долго не догадываются, что лживыми, лицемерными могут быть книга, рассказ или статья. Они понимают, что волшебная сказка — неправда, но отлично чувствуют разницу между сказочной фантастикой и ложью, хотя не сумели бы эту разницу определить словами. Когда они читают «Приключения барона Мюнхаузена», то им совершенно ясно, что тут ложь нарочная, шуточная. Ведь рассказы Мюнхаузена потому и смешны, что ложь их очевидна, не скрыта от читателей.

А когда подросток обнаруживает ложь и лицемерие в литературе, отражающей реальную жизнь, то это нередко вносит такое же смятение в его душу, как, например, ложь, сказанная родителями. Вера в печатное слово у детей так велика, что они порой не знают, чему больше доверять, — тому ли, что видят своими глазами, или тому, что прочли. Этот кризис доверия — качества, очень важного для нормального душевного развития — может вызвать серьёзные последствия: равнодушие или даже циничное отношение не только к литературе, но и к тем сторонам действительности, которые изображаются в книгах, искажающих реальную жизнь. Подростки, не слишком склонные к размышлениям, к сравнению своих жизненных наблюдений с прочитанным, избегали этой внутренней разладицы. Но им грозила другая опасность: остаться в плену лживой обрисовки событий, в плену шовинистической пропаганды.

Против фальшивого изображения реальной жизни в детской литературе гневно выступали ещё Белинский и Добролюбов. Они знали, как верят дети печатному слову и как поэтому легко отравить их души, их сознание неправдой и псевдоискусством.

В годы первой мировой войны на подростков навалилось всё — и умилённое прославление царя, и кровожадные рассказы о лихих рубаках. Недаром Горький именно тогда пытался противопоставить потоку шовинистической литературы серию книг для детей о великих гуманистах.

Часто у подростков первой реакцией на разлад между своими наблюдениями и фальшивой литературой было стремление уйти от жизненных противоречий в игру.

Чем больше недоумений рождало у Бориса Горикова несоответствие увиденного прочитанному, тем увлечённее были его игры. Но в «Школе» это только побочный мотив, а в «Швамбрании» — основа сюжета.

Герои книги Кассиля — Лёля и его младший брат Оська — живут двойной жизнью. Они ходят по Покровску, а почти все их мысли, интересы — в Швамбрании, выдуманной Лелей фантастической стране высокой справедливости. Здесь не только осуществляются обычные мальчишеские мечты о плаваниях в бурных морях и о победных сражениях. Здесь восстанавливается нарушенная в реальной жизни гармония. Войны в Швамбрании парадны и бескровны. Там все бедные — богатые, там даже география, справедливости ради, симметрична — если на Западе горы, то горы и на Востоке.

Одна из важных черт художественной структуры «Швамбрании» — соответствие юмора характеру эпизодов, их значению и месту в повести. Пока речь идёт о семейных, городских, гимназических происшествиях, рисующих провинциальный быт в предреволюционный год, юмор беззлобен (острые зарисовки гимназического начальства большей частью не юмористичны). Юмор первой части повести связан, главным образом, с приключениями и высказываниями Оськи — великого путаника, подражателя и фантазёра. Пытаясь осмыслить всякое незнакомое слово, Оська путает то помидоры с пирамидами, то ундервуд с вундеркиндом. Юмор каламбурный сочетается с юмором положений. Иногда самая замена слов Оськой приводит к забавным, почти водевильным ситуациям, а иногда Оська, подражая поступкам взрослых, нечаянно создаёт злые пародии на эти поступки — повторяет, например, на свой лад патриотическую манифестацию, шагая по двору с портретом царя в раме из отломанного сиденья унитаза. Во второй части, посвящённой годам революции, наряду с забавными приключениями Оськи и самого Лёли, всё большее место занимают смешные и острые сатирические зарисовки людей, враждебных новому строю. Чертами необидного юмора согреты и оживлены характеристики некоторых положительных героев повести — отца Лёли и комиссара Чубарькова.

Лёля — очень книжный человек, но вовсе не пассивный в жизни. Он наблюдателен и деятелен, живо откликается мыслями, поступками, играми на всё происходящее вокруг — на большие события и маленькие приключения.

Обе эти черты — наблюдательность и книжность — свойственны и автору повести. Они наложили отпечаток на манеру его письма. Изображение церковной свадьбы, например, написано по методу «остранения» — это своего рода калька с описания оперного спектакля в «Войне и мире». А большой эпизод со срезанными во всех домах города электрическими звонками возник, несомненно, из живых наблюдений, хотя на характеристике «низов» города, ютящихся в шалмане (зарисовка шалмана входит в этот эпизод), сказались, вероятно, и литературные впечатления — может быть, от «На дне» Горького.