Лев Пирогов - Упирающаяся натура

Тут, кстати, срабатывает тот же самый эффект: как нечто кое-как оформленное в слова мы соглашаемся считать правдой мысли, так и нечто оформленное «в образы» (удачно ли, неудачно ли — не важно) соглашаемся считать правдой жизни.

На этом эффекте зиждется коварная сила слова, и на нём же — чумовая сила искусства, которой, как принято сегодня считать, у него нет.

Как же нет-то, помилуйте?! Разве телевизор не смотрят, в кино не ходят за тыщу миллионов рублей, книжек не покупают — вместо того, чтоб для ребят портянок пошить?

— Не-е-е, — ноют скептики, — книжки покупают не те, не в таких обложках! Те, которые покупают, они как раз, чтобы забыться, отвлечься, сбежать от действительности…

Да как же сбежать, если они всё вот это самое действительностью считают?

Вы не обижайтесь, я сейчас очень важную вещь скажу.

Знаете, чем вызвана популярность в литературе «больничной» темы?

Чем вызвана популярность фэнтези?

Фантастики? Сентиментального женского романа?

Юмористических лытдыбров «про деток»?

Тем, что люди интуитивно (и даже инстинктивно, как кошечка и собачка — целебную травку) ищут в современной культуре высокие вдохновляющие примеры. Самое убойное чтиво прошлого сезона — «про роды». Знаете, почему? Потому что 80 процентов читателей печатного слова — женщины, а женщинам приходится рожать. А рожать страшно. И очень важно, чтобы кто-то поддержал накануне, успокоил и вдохновил. С юморком, как Соломатина (это вот как раз писательница такая); юмор — замечательная анестезия. Хороший или плохой, неважно, главное, что работает. Помню, сам в больнице после операции лежал. В палате телевизор был, так не поверите — с какой жадностью смотрел КВН дурацкий! Вся палата смотрела. Плакала, материлась (от смеха швы болят), но смотрела — требовало нутро. Чтобы зажило поскорее.

Больше того. Люди выбирают в книжном болоте такие смысловые ситуации и пространства, которые по возможности содержательно свободны от пошлости и цинизма современной культуры. Болезнь, пребывание в больнице — это как раз одна из таких свободных «автономных зон». Возможность на неделю, месяц (навсегда?) выключиться из гонки, соскочить с поезда и «переосмыслить».

Другая зона чистоты — маленькие дети. Отсюда успех «Манюни», «Славы Сэ» и прочих. А ещё — фэнтэзи (чистый романтический мир, где есть место подвигу). А ещё — мужская фантастика (мир, где современный мужчина, не способный быть даже главой семьи, оказывается смелым, сильным, решительным, умелым, и бабы к нему так и льнут…). Литературно эти проекты могут быть ужасны, но люди ищут в них не эстетического качества и не возможности «забыться» (как принято считать), а вдохновляющего примера. Ищут модели, по которой хочется жить.

Если хорошо поломать голову над этим, можно неплохую Анну Каренину забабахать. Старуха, слы?..

Всегда интересно знать, откуда подует ветер. Ещё интереснее — гадать, откуда подует. Особенно — если ветра давно не было.

Помнится, лет восемь назад я написал такую статью: к середине девяностых всё, что составило впоследствии культурный облик десятилетия, уже было. Был Тарантино, был Пелевин, была группа-продиджи. В середине нулевых нет ничего.

Не сказал бы, что с тех пор ситуация изменилась. По сравнению с 94-м годом к новинкам культурной жизни не добавилось ничего, кроме «социальных сетей». «Социальные сети» — это то, к чему свёлся весь так называемый «интернет». (Помните, сколько от него всего ждали? Особенно в области литературы. Он-де породит такое, такое…)

Ну да к интернету ещё вернёмся. А пока я бы поставил вопрос иначе: где так называемый андеграунд?

Есть у сегодняшней культуры андеграунд или его нет?

Под андеграундом я подразумеваю не что-то «элитарное» (авангард, богему, декадентов и диссиду) и не что-то случайное, оставившее следы лишь в памяти участников и горстки адептов (альманах «Мулета»), а массовые культурные события вне «мейнстрима». Грубо говоря — то, чего не показывают по телевизору, хоть это и волнует людей. Волнует настолько, что постепенно это начинают показывать, и андеграунд андеграундом быть перестаёт.

Скажем, совсем недавно в России таким явлением был «русский рок», а за её пределами — «танцевальная культура» (рэйв, эйсид, экстази, брейк-бит-и-хардкор). Это были последние андеграундные явления значительного масштаба, которые тотальному телевизору удалось перетащить из тени к свету. С тех пор мелочёвка одна: то стишок Емелина диктор центрального телевиденья процитирует (событие), то рубрику «мнение блогосферы» введут на радио, то роман Проханова «Господин Гексоген» тиснут тиражом 50 тысяч. Смех.

Единственный массовый культурный андеграунд сегодня — это коммуникативные практики в интернете («олбанский», «троллить», «попаболь» и тому подобное). К чему они применены? Что является их объектом? Что угодно, от боления за футбольные команды до обсуждения грядущих выборов. И в этом сложность.

Если раньше андеграунд был «про музыку», «про литературу», «про театр», «про искусство», то теперь он про что угодно. Поэтому его трудно ассимилировать, перетащить в мейнстрим. А перетащить в мейнстрим — это и значит осознать, назвать на языке культуры — приклеить ярлычок и поставить на полочку. Пока этого не случается — «андеграунда нет». Ведь сами участники андеграундного процесса таковыми себя не осознают (не путать с авангардистами). Они, за единичными исключениями, даже не осознают того, что делают что-то «новое», что-то особенное. Чтобы андеграунд актуализировать, его надо увидеть со стороны.

В мейнстриме о явлениях культуры принято думать одним способом: «Как бы это продать». Понятно, как продать музыку, кино, картинки, литературу, футбол, политику. Но как продать «всё»? Кому, в какой упаковке? Задача.

И, надо сказать, мейнстрим с нею справляется.

Оказывается, надо продавать не форму (стиль), а содержание.

Что является содержанием «всего»? Реальность, грубо говоря, жизнь?

Вот, значит, реальность и продавать.

Сегодняшний интернет на 99 процентов состоит из того, «что показывают по телевизору». Своих тем, своего содержания у него нет. Они есть у телевизора (у мейнстрима), тот просто перепродаёт их обратно в интернет, «но уже дороже». Мейнстрим с успехом продолжает пожирать андеграунд, как делал это всегда.

Происходить это может, например, так: мейнстримовый медийщик использует некоторые интернет-темы или интернет-жаргон. Разумеется, делает он это «помякше», вытравляя оттуда совсем уж недопустимые смыслы, а потом всё это фидбэком возвращается в интернет. «Смельчак» становится звездой и кумиром, интернет начинает подражать подражающему интернету; происходит разжижение смысла по экспоненте.