Капитолина Кокшенева - Русская критика

Виктор Николаев не стал писать о некой безличной массе заключенных и проблемах прав человека в тюрьме в стиле либерального человеколюбия. С «правами» даже получился конфуз, когда чиновник высокого ранга, сказал писателю, что «надо еще проверить, как соответствует Евангелие законам РФ». Виктор Николаев рассказал нам о том, как в осужденном человеке восстанавливается шаг за шагом его личное достоинство. И достоинство это утвердили не конституции, не политики и даже не писатели. Достоинство личности утвердил сам Бог, ведь воплотился Он в конкретную личностью — богочеловека Иисуса Христа. Для христианина Бог — это Личный Бог, а не абстрактная формула, не принцип «всечеловеческой общности». Для христианина Бог — Личность, к которой дерзновенно мы обращаемся в хвале, славе и просьбе на Ты. Герои книги шли к Богу, но пришли и к подлинному в человеке; перешагнув порог храма, они сделали первый шаг к лучшему и высшему в себе: освободили Христа из темнички.

Виктор Николаев и в литературе остается офицером. Но что же и кто позволяет мне столь уверенно налагать на него эти трудные обязанности? Он сам. Ведь все в этой книге согрето его личным участливым теплом, которое он не побоялся столь просто и щедро потратить на других. Именно поэтому он, рассказывающий о чужих судьбах, был не писателем, но братом во Христе для своих героев. Виктор Николаев остается офицером, отстаивающим честь всякой человеческой жизни как дара. В его книге много боли и страдания, но книга его светлая. Светлая потому, что речь в ней, в сущности, идет о благе — о благе покаяния и благе высшего духовного напряжения, которое требуется от человека для понимания себя человеком. Что мы можем сказать им, видящим только краешек неба? Только то, что нам, для нашей духовной жизни они нужны, быть может, больше, чем мы им. Молитвенно помнить узника «свободному обществу» тоже еще предстоит учиться.

2003 г.

Даже если бросить беглый взор на нынешнюю журнальную продукцию, то совсем нетрудно заметить, что интерес к человеку в ней связан с тремя социальными группами: это — «звезды» (модельеры и их модели, артисты эстрады и кино), это — звездные политики и, наконец, криминальные личности. Все вместе они и составляют ту область, которую назовем «светской хроникой». В ней можно подробно прочитать о скандалах в «благородных семействах», о разводах и любовных романах, о квартирах и машинах, о стиле жизни и способе развлечений. Словом, современный публичный человек отдает себя на обозрение согражданам в своем завлекательно-поверхностном и скандально-внешнем облике. Общим же для всех названных групп «живущих на обложках» людей является демонстрация их благополучия (а оно, как мы знаем, бывает и криминальным). Русский интеллигентный человек (библиотекарь и врач, учитель и писатель) напрочь вынесен за рамки общественного внимания, а между тем именно эти люди связаны с «человеком внутренним». Именно священник, учитель и врач были в русском понимании «терпеливой русской почвой», «главными людьми» — настоящими столпами духовного и физического здоровья общества. Писатель же в России — статья особая. Не он ли являл собою философа и врачевателя, наставника и творца, возвращающего людям свой неземной дар в виде своих сочинений?

Фигура русского интеллигента-труженика вполне сопоставима и с писателем Виктором Мельниковым, о творчестве которого пойдет речь в данной статье. Как прозаик он рождался неспешно и основательно: прежде чем вступить на узкий путь литературы, он занимался поденным журналистким трудом, исколесив страну от Казахстана до Риги, пропустив через себя жгучий азиатский и холодновато-европейский «узор жизни». Он жил многими впечатлениями, сменив разные профессии — от железнодорожника до журналиста. И эта крикливая сутолока жизни, эти многоразличные виды нашего русского величия и нашего русского горя не убоялся Виктор впустить в свое сердце. Путешествуя по другим землям и другим сердцам, журналист-путник нашел-таки «свою землю», свою крепость — в старинной русской Коломне, а вся та «психологическая этнография», естественная для большой страны, как бы «складывалась» до поры до времени в копилку памяти. Накрепко осев в Коломне, мне кажется, он и сам словно бы изменился: щегольской белый костюм европейского денди (таким я запомнила его в первую встречу в Коломне) он поменял на добротный вязаный свитер, сразу придавший его облику неспешность, домашнюю мужскую надежность. Только вот духа богемности, этакой «неги художественного созерцания» или старательного встраивания в «современность» в Викторе Мельникове не было никогда. Он всегда радовал мой глаз собранностью, сосредоточенностью. Этими же качествами, к счастью, обладает и его проза, и его трудное дело — «Коломенский альманах» (главным редактором которого он является). Как обладает сам Виктор и еще одним ценным писательским даром — доверчивым обращением к читателю. Кажется, что он и своего читателя видит не судорожно глотающим очередной детектив или умиляющимся ложно-слезливым сериалам, но намеренно сохраняет его старинный облик — читающего интеллигента, по-прежнему в чем-то простодушно относящегося к литературе, то есть «вкладывающим» себя в те произведения и в ту жизнь, в которую его погружает писатель.

У Виктора Мельникова уже в «новой жизни», в благословенной Коломне, вышло несколько книг прозы. В них — повести и рассказы. Пожалуй, его большая повесть «Зеленый крест» на сегодняшний день — главное, программное произведение. Программное потому, что связано оно по-своему с духом нынешнего времени. А точнее сказать, «поперечной» получилась эта повесть. Когда очередная волна «чернушной литературы» накатила на нас уже с новым, молодым поколением писателей; когда оскорбительная преднамеренность в осознании ничтожества своего народа и своей страны, напротив, не теряет силы, Виктор Мельников говорит читателю о том, что нет незначительных жизней. «Маленькие события в маленьком провинциальном городке» ему интересны так же, как когда-то были интересны Глебу Успенскому, например, сказавшему, что в центре его произведений лежит «большое горе людей, живущих в маленьких избушках». Одним словом писателю Мельникову мила реальность и реальные наши с вами соотечественники.

Почему же русская литература так упрямо держалась и держится принципа «верности жизни»? На этот вопрос отвечали и отвечают по-разному. В отечественной культурной традиции именно способностью писателя выразить правдуо русском духе, национальном характере измерялся масштаб его дарования. И пусть одни (как Достоевский) показали нам власть «извращенных идей» над душою русского человека, показали борьбу этого человека за самого себя; и пусть другие (как Толстой) смогли выявить в творчестве истинное человеческое достоинство, служение «людям и родине», увидеть «след красоты» в человеке — все это имеет источником своим некую изначальную, нерасчлененную цельностьвосприятия жизни. Жизни, имеющей свой Божественный источник. Жизни как непрерывной связи всего со всем. Быть «верным жизни» — не значит ли это еще и соблюдение некой внутренней меры (внутреннего образа) великого в малом, личного сознания в общей осмысливающей мир деятельности?