Лев Гомолицкий - Сочинения русского периода. Проза. Литературная критика. Том 3

Затем следуют поэты варшавского «Литературного Содружества», слишком разные, чтобы создалось общее цельное впечатление от их стихов, напечатанных рядом. За Содружеством отдел отведен участникам зарубежной «Священной Лиры», живущим в Польше. Затем следуют стихи, расположенные по месту жительства их авторов. Тут поэты Варшавы, Вильны, Дубно, Бреста, Львова, Пинска, Ровно и Сарн. Всего - знаете сколько? - 35 фамилий. Есть в антологии и стихи уже умерших: Олега Колодия, Бориса Евреинова, Селиванова.

Не обошлось при собирании материалов и без странностей. Два поэта прислали письмо с требованием не помещать их стихотворений в антологию. Это - В.С. Чихачев и С.Барт. Последний объяснил свой отказ «опасением» нарушить своими стихами «литературную однопланность» (?!) сборника. Видимо, оба автора считают ниже своего достоинства фигурировать в антологии русской поэзии в Польше.

Меч , 1937, № 34, 5 сентября, стр.7. Подп.: Н.

Случалось ли вам, дочитав книгу и обратившись внутрь себя с вопросом, что же осталось от этого чтения, - найти в себе всего одну какую-нибудь подробность, две-три строчки, и это из 200-300 страниц, может быть, волновавших и обогащавших вас в течение некоего промежутка времени?

Так, по крайней мере, недавно случилось со мной.

Дочитав последнюю книжку «Современных Записок» (64-ую), я вспомнил из нее лишь одну строфу из нового цикла сонетов Вячеслава Иванова. Я прочел эти строки всего 2-3 раза и мог теперь повторить их про себя.

Испугавшись сам такого результата, проверил я снова и снова начал пытать себя, пока, наконец, не понял, в чем дело.

Эти новые 8 сонетов Вяч. Иванова напоминают его пронзительные «Зимние» и совершенные «Римские» сонеты. Они написаны искушенным мастером, они глубокомысленны и значительны. Но разве плохи и не искусны тут же в соседстве стоящие стихи других поэтов [504] Помимо Вяч.Иванова в стихотворный раздел номера вошли произведения К.Д. Бальмонта, А.С. Головиной, Д. Кнута, А. Ладинского, Ю.Мандельштама, С. Прегель, А. Присмановой, В. Смоленского, М. Струве, Ю.Терапиано, Цветаевой («Стихи к Пушкину») и А.С. Штейгера. , голоса которых моложе, а приемы новее?! Но вот, прислушиваясь к ним, начинаешь постигать, что стихи у них остаются стихами, даже там, где они сознательно быть ими не хотят (есть такой сейчас прием искусственной простоты). А у Вяч. Иванова самая искусственнейшая форма - сонет - по каким-то таинственным законам творчества перестает быть литературой. Превращается в подслушанный вами последний, интимнейший разговор человека с Богом - так говорить можно только однажды, «про себя», у вершины преображающего озарения, –:

Не в похвалу автору сонетов пишу это, потому что он прежде всего не нуждается в похвале, так же как и сами сонеты в ней не нуждаются. Ибо они не написаны, а про себя сказаны, и каждый, кто поймет это, - в том они прозвучат незабываемыми словами, а кто не сумеет их понять, тот едва ли и читать их станет. Нет, не в этом совсем дело. И начал я о них говорить потому, что, попав в книжку журнала, они стали неожиданно пробным камнем всего в нем заключенного.Тем магическим камнем, от которого ненастоящее, поддельное обращается в пепел. В самом деле, как искусно и мастерски сделаны эти рассказы, открывающие книжку журнала, но какая же холодная пустота под этим блестящим нарядом. Вот уж поистине гробы повапленные [505] Матф. 13:27. . Неудивительно, что от них остается тяжесть и неудовлетворенность. Сколько презрения и ненависти к человеку в рассказе Н. Берберовой. Уже в одном названии чувствуются они - «Лакей и девка». Как явно надуман рассказ Г. Газданова «Воспоминание». Сколько утомляющей претенциозности в отрывках из романа Б. Темирязева «Тяжести». Беллетристическую часть завершает вторая глава из новой вещи В.Сирина «Дар». Блестящий, холодный талант В. Сирина - виртуозный, поражающий, но не утоляющий, «не любящий» - известен... Сколько счастливо открытых слов, мастерски отшлифованных и поставленных с ювелирной изобретательностью как раз на самом выигрышном для них месте... и в то же время ни одного слова, обращенного человеком к человеку...

Но и это еще было не всё. Анализируя всё глубже свое впечатление от прочитанного, я начал понимать, что не сама по себе холодность отталкивала, но было в ней что-то порочное, какой-то нехороший терпкий осадок. Разве не законно искусство, остающееся равнодушным к человеку или к чему-то в человеке важнейшему? Мастерство само в себе и само по себе?.. Почему же, - законно, но не во всякое время и не на всяком месте.

Тут для меня стало ясно, что многие писатели «Современных Записок», занятые как раз в этой книге журнала русским эмигрантом, смотрят на него глазами нерусскими, чужими, а потому и холодными и нечеловеческими. Есть в этом взгляде что-то противоестественное, во что невозможно - даже убедившись в его существовании - поверить.

И здесь анализ мой вышел из круга чистого искусства. Я стал вспоминать вторую, не-литературную часть книги. О, конечно, эта часть «Современных Записок», составляемая едва ли не с предельною тщательностью, не менее блестяща. Тут за мемуарными статьями следуют статьи политические, написанные людьми искушенными, с установившейся политической репутацией. Но именно по этой причине статьи их как раз наименее меня в моих поисках интересовали. Мне пришлось, освежая память, перебросить снова страницы книги, и вот на ее, так сказать, перифериях я нашел искомое. Тот же внешний посторонний взгляд на наше русское историческое сегодня.

Вот, казалось бы, информационная, совсем невинная статья о музыкальном творчестве в эмиграции (Л. Сабанеева). В начале ее говорится, что отсутствие настоящей молодежи среди зарубежных композиторов «заставляет задуматься».

– Впрочем, - продолжает невозмутимым тоном автор, - не будем очень задумываться, ибо мы уже приближаемся к предельным срокам жизни всякой эмиграции, после чего она или впитывается обратно в свою страну, или ассимилируется в чужой. Излишне надеяться на то, что русская жизнь так и будет вечно делиться на два состава - внутренний и зарубежный. Да, эта перспектива вовсе и не так увлекательна... [506] Леонид Сабанеев, «Музыкальное творчество в эмиграции», Современные Записки 64 (1937), стр.393.

Как вам нравится это спокойнейшее рассуждение (и «задумываться очень не стоит!») со стороны. Для г. Сабанеева всегда существовали большевизм и эмиграция, в равной мере для него сторонние - «два состава, внутрений и внешний». Между ними происходят какие-то химические обмены, и русскому человеку, оказавшемуся почему-то за границами своей отчизны, на двадцатом году борьбы с ее поработителями, своим политическим врагом, имеются лишь два выхода: либо признать моральную и физическую победу своего врага, либо отказаться от борьбы и раствориться среди чужих...