Лев Гомолицкий - Сочинения русского периода. Проза. Литературная критика. Том 3

Признаюсь, собираясь в театр, я испытывал колебание. Образ Пушкина слишком ясно стоит перед всем нами, так что кажется - знаешь не только, как он выглядел, одевался и жил, но и голос его слышишь. Малейшей фальши достаточно, чтобы всё разрушить.

Но вот поднялся занавес. Кабинет Пушкина. Пушкин валяется в постели - пишет (стихи? письмо Геккерену?). По полу разбросаны книги, листки бумаги. Вот он вскакивает в халате. Начинается действие. Перед зрительной залой Пушкин. Живой - в котором не то что ничего не убавлено от образа, во мне сложившегося, но с каждым движением прибавляется новое, дополняется, толкуется, раскрывается. Для этого недостаточно мелочей - внешней схожести, или вот этого перстня на большом пальце, стихов, резких движений. Выжиковский интуицией (исключительной, так как артист не знает России) воплотился в русского аристократа и сочинителя Пушкина, воспитанного в вольных традициях Отечественной войны, томящегося великосветской жизнью, затравленного врагами, переживающего трагический перелом; суеверного, но просвещенного, несдержанного, но мужественного, накануне гибели находящего в себе еще достаточно юмора и силы к жизни.

Камнем преткновения для Ивашкевича оказался образ Николая I. Обстоятельство это вполне понятно. Для польского автора Николай I - злой гений его отечества, воплощение всего ненавистного и злого. Соблазнившись версией романа Николая I с женою Пушкина, Ивашкевич внес в нее свою национальную долю антипатии.

Второе действие, происходящее во дворце, переносит нас уже в легендарную обстановку. Но тон задан началом пьесы, выдержанным строго реалистически. Поэтому легендарность принимаешь как полулегендарность.

Об отношениях между Николаем I и Пушкиной ходили разные слухи. Император отличал Натали с первых дней появления Пушкина в Петербурге, с 1832 г. Он любил развлечения, часто устраивая интимные балы. Пушкина приглашалась на них. Царь танцевал с ней, за столом сажал ее рядом с собой. Чтобы Пушкина могла бывать при дворе, муж ее был произведен в камер-юнкеры. Производство это оскорбило Пушкина; он не благодарил за него и всячески уклонялся от официального присутствия на торжествах среди других камер-юнкеров, которые были рядом с ним молокососами. Но ссылка оборвала служебную карьеру Пушкина, и чин, который он носил, не давал права на более достойное его годам положение при дворе.

Сам Николай I так объяснял свое отношение к Пушкиной:

– Под конец жизни Пушкина, встречаясь часто в свете с его женою, которую я искренно любил и теперь люблю как очень добрую женщину, я раз как-то разговорился с нею о комеражах (сплетнях), которым ее красота подвергает ее в обществе; я советовал ей быть сколько можно осторожнее и беречь свою репутацию и для самой себя, и для счастья мужа, при известной его ревности. Она, верно, рассказала это мужу, потому что, увидясь где-то со мною, он стал меня благодарить за добрые советы его жене. - Разве ты и мог ожидать от меня другого? - спросил я. - Не только мог, - ответил он, - но, признаюсь откровенно, я и вас самих подозревал в ухаживании за моею женою. Это было за три дня до последней его дуэли» (По рассказу бар. М.А. Корфа. У Вересаева т. II стр.360) [619] В. Вересаев. Пушкин в жизни. Систематический свод подлинных свидетельств современников с иллюстрациями на отдельных листах. Изд. 6-е, значительно дополненное (Москва: Советский писатель, 1936). .

Мы найдем еще несколько таких намеков в мемуарной литературе, передающей с чужих слов толки, ходившие вокруг дуэли Пушкина, - в то время как все документы ведут только к барону Геккерену-старшему, главному распространителю сплетен и устроителю дуэли. С его совета были направлены «в другую сторону» и жандармы, которых император распорядился выслать на место дуэли.

Но даже и все пересуды сходятся на одном: Пушкин шел на дуэль не из ревности, - защищая честь своей жены и свое имя, славное на всю Россию; защищая от злословия и клеветы. В отношениях его с женою до последнего момента поражает та искренность, которая была между ними. Наталья Николаевна решительно всё тут же рассказывала мужу. Все преследования Дантеса и сводничества Геккерена становились ему известны. Скрыла она от него лишь одно - согласие на тайное свидание (или само свидание, если оно состоялось) с Дантесом, подстроенное Идалией Полетикой. О свидании этом Пушкину стало в тот же день известно; таинственный аноним поспешил предупредить его. Единственная вещь, скрытая женою, послужила последним поводом к развязке.

Наталью Николаевну во всей этой истории с Дантесом меньше всего как раз можно заподозрить в прямой измене. Измены были в порядке вещей в светском обществе того времени. Но опытными кокетками они совершались так искусно, что не давали пищи пересудам. Вина Натали была в том, что она была слишком невинна для окружавшей ее испорченной среды. Пушкин взял ее из монастыря, каким был дом Гончаровых. Мать Гончарова заставляла дочерей молиться и соблюдать посты. Когда не ходили в церковь, богослужения совершал священник в домашней молельне. Дом был полон монашенками и странниками. Чтение сестер строго контролировалось, чем объясняется и то, что Наталья Николаевна не знала большей части произведений своего будущего мужа. Пушкин почитался безнравственным чтением. Держались они в строгом теле. На балах появлялись в стоптанных туфлях и старых перчатках. После такого режима внезапный успех в Петербурге вскружил голову Пушкиной.

В.И. Туманский так рисует ее в первые годы после замужества: «Пушкина беленькая, чистенькая девочка с правильными чертами и лукавыми глазами, как у любой гризетки. Видно, что она неловка еще и неразвязна. Что у нее нет вкуса, это было видно по безобразному ее наряду, что у нее нет ни опрятности, ни порядка - о том свидетельствовали запачканные салфетки и скатерть и расстройство мебели и посуды» [620] В. Вересаев. Пушкин в жизни. Том 2, стр.99. .

По своей невинности она не умела скрывать невинного кокетства. Наглость же Дантеса, с которой тот преследовал ее, дала повод к открытым сплетням, которыми воспользовались враги Пушкина. Такая версия, во всяком случае, может считаться наиболее правдоподобной и теперь, когда все архивы опубликованы, подсоветские же исследователи сделали, конечно, все усилия, чтобы доказать измену Пушкиной и роль в ней Николая I.

Но писатель волен придерживаться той версии, которая больше ему нравится. Роман царя с женою поэта, усмиренного революционера, но в душе им оставшегося, конечно, заманчивее, «сценичнее».

Во втором акте Ивашкевич показывает тайное свидание Николая I с Пушкиной. Лишь только свидание кончилось, во дворец врывается Пушкин и в бурном разговоре с Николаем I бросает ему упреки. Друг против друга стоят царь и поэт, один владеющий телом, а другой духом России. Сцена эффектна, и мы готовы принять ее, тем более что фантазия тут расшита по канве действительности. Разговоры между Пушкиным и царем, воображаемые или настоящие, были, и Пушкин говорил если не так заносчиво и властно, то, во всяком случае, достаточно независимо.