Лев Гомолицкий - Сочинения русского периода. Проза. Литературная критика. Том 3

Теперь после двух сборников мы получили «четвертую книгу стихов» - «В венке из воска». Возможно, что все эти стихи писаны одновременно и были Поплавским потом только разложены по циклам. В новом сборнике есть цикл «Дополнение к Флагам». С «Флагами» его роднит не столько «декоративность», сколько большая «материалистичность» образа. Главную часть книги составляют стихотворения, которые я бы назвал «философствующими». Есть тут философские и даже «социальные» темы. Толпа, войска, народы - «массовость» - мелькают между строчек.

В общем же всё это очень близко к дневниковым записям, но беспорядочное там тут становится литературой, идет на пользу художественному приему. Не той ли «словесности», которая давала пищу его сомнениям. Поплавский свободнее пользуется здесь метафорой, вспышками показывает какую-нибудь бытовую черточку, на минуту раскрывает, как веер, две-три сказочные картинки, пользуется плакатными красками, мешая нежные тона с резкими.

Всем этим - прельщением, заманиванием, игрой - скрыто главное: некая отвлеченная глубина, в которую Поплавский позволяет заглянуть через пустоты - окна, оставленные им среди сложного узора. Ведущие к этим «окнам» указания - слова, которые он твердит, всё с новой и новой стороны их показывая, оборачивая, превращая. Слова эти выделены необычностью ассоциаций.

Например, «душа» –

И в провале «окна» все эти аспекты души растворяются в «музыке» общей симфонии. Да, это книга «возвращения в музыку», примирения с гибелью, умиранием - «воскресения» (всё по терминологии дневника), да - «в венке из воска». Поэтому в ней меньше трагедийности.

Впоследствии, когда нам будет доступно наследство Поплавского во всем его целом, мы сумеем более точно определить ее место в творчестве и жизни поэта.

Пока же мы ждем опубликования следующих его книг, которые учат нас с каждым разом всё больше ценить этого «Диониса в рваных носках на улицах Парижа», которого мучили при жизни: смерть, Бог и сновидческая муза.

Меч , 1938, № 47, 26 ноября, стр.6. Статья о книгах Бориса Поплавского «Флаги», «Снежный час», «В венке из воска» и «Из дневников 1928-1935». Фрагменты из нее вошли в кн. Гомолицкого Арион (1939).

Пусть русский читатель не думает, что речь здесь идет о Лермонтовском «Маскараде». Так названа пьеса известного польского писателя Ярослава Ивашкевича, идущая сейчас в Польском Театре и посвященная истории последней дуэли Пушкина.

Столетие смерти Пушкина пробудило интерес к величайшему русскому поэту во всем мире. Трудно анализировать, что именно повлияло на необыкновенный успех этого юбилея. За границей Пушкина знали мало, да едва ли узнали больше и теперь, хотя после юбилейного года не осталось литературы, которая не обогатилась бы переводами его произведений. Иностранцу невозможно объяснить всю полноту значения Пушкина для России. Несмотря на всю ее простоту, поэзия Пушкина непереводима. По-видимому, не она сыграла и главную роль в тех мировых размерах, которые приняла пушкинская годовщина.

Собиратель польской пушкинианы, едва ли не самой обильной (напечатанной в этом году в «Пшеглонде Всполчесном»), отметил политические мотивы, вызвавшие поток статей в самых противоположных лагерях. В Польше на то были особые условия: Пушкин жил во время восстания 1830 г. и отношение свое к нему высказал в знаменитой антипольской трилогии. Не все нашли в себе силы переступить через эту преграду.

Влияла также и пропаганда пушкинского юбилея, которую вело, с одной стороны, русское эмигрантское зарубежье, а с другой - большевики, выпустившие на заграничный рынок множество изданий, посвященных Пушкину: сборников новых материалов, трудов пушкинистов, советских дополненных собраний сочинений. Литература эта имела, несомненно, свое влияние. Главное внимание в ней было обращено на оппозиционные настроения молодого поэта, на друзей-декабристов, революционные стихи и сплетни вокруг последней дуэли, объяснявшие ее роковую развязку интригами царя, любовницей которого была якобы прекрасная Натали Пушкина. Трагическая смерть поэта принимала характер с одной стороны политический, а с другой весьма соблазнительный, сенсационный.

Оба момента - чисто польский и второй сенсационный - отразились и на пьесе Ивашкевича.

Пьеса - плод прошлогоднего пушкинского юбилея. Ее нам нельзя не приветствовать как произведение автора-иностранца, вдохновленного образом того, кто занял такое место в наших сердцах. Не будем говорить о месте Пушкина в русской культуре, об этом достаточно говорилось полтора года тому назад. Пушкина мы принимаем сердцем больше, чем разумом. Это наша первая любовь, по слову поэта [618] Стихотворение Тютчева «29-е января 1837». .

Справедливость требует отметить, что Ивашкевич ни в чем любовь эту не оскорбляет. Пушкина он принял таким, как он был, любовно и бережно отнесся к каждой малейшей черточке его бурного характера. Нашел искупление в непосредственности, в гении и страдании поэта и всему тому, что Ивашкевичу, как поляку, было труднее всего понять и простить. Всё, что касается Пушкина, обличает у Ивашкевича внимательное изучение материалов. Большой помощью такому изучению служит теперь огромный труд Вересаева, собравшего в книге «Пушкин в жизни» (двух огромных томах) сводку цитат из писем, мемуаров и документов, сличенных и расположенных в хронологическом порядке. Просматривая Вересаева, убеждаешься, в каких мелочах следовал документам Ивашкевич. Его скорее можно заподозрить в излишней педантичности, чем небрежности.

В драматическом произведении трудно порой бывает определить, где кончается автор и начинается игра актера. Так случилось и здесь. Пушкина играет в «Маскараде» Марьян Выжиковский, вложивший в эту ответственную роль весь свой сценический опыт, всю свою интуицию и огромную работу. Выжиковский, ко все этому, еще обладает и природными качествами, счастливо располагающими его к роли Пушкина. Живой, темпераментный, он и внешним своим обликом - смуглый, курчавый пушкинской буйной курчавостью - напоминает русского поэта.