Лев Гомолицкий - Сочинения русского периода. Проза. Литературная критика. Том 3

Меч , 1939, № 8 (245), 19 февраля, стр.5.

На наших глазах еще так недавно «молодая» зарубежная литература из года в год росла и мужала, и вот незаметно ей исполняется уже 20 лет. Из начинающих ее поэты и писатели превратились в законченных мастеров, творческие пути их определились, и теперь есть возможность подвести какие-то итоги созданного ими. В частности, Ант. Ладинский за последние 10 лет выпустил четыре книги стихов и два исторических романа. В последнем своем стихотворном сборнике «Пять чувств», недавно вышедшем из печати, поэт достиг той степени мастерства, когда поэтическая форма приобретает почти осязательную пластическую законченность. Но странно, устав от общего лирического жанра, господствующего в зарубежной поэзии, требуя от своих поэтов именно такой конкретности и истории, мы как бы не рады достижениям Ладинского. Нам точно жаль его прежней непреодоленной лиричности. Мастерство нас не трогает, блестяще художественные образы утомляют. Происходит это, возможно, потому, что стиль Ладинского построен на вторичных образах, литературных реминисценциях; когда же поэт оглядывается на мир окружающий, взгляд его становится слишком благополучно оптимистическим –

Вот этот «счастливый машинист» очень характерен для Ладинского. Но тот, кто примет и оценит по существу жизнерадостную музу поэта, его декоративный прозрачный стиль, найдет в книге немало прекрасных стихов, а в них - рассыпанных знакомых, милых русскому образов. Особенно много в последних стихах Ладинского лермонтовской романтики. В его стихах можно проследить развитие образов Лермонтова, превращающихся в символы, разрастающихся в темы. И это при основной чуждости творческой стихии Ладинского Лермонтову. Дубовый листок, оторвавшийся от ветки родимой, душа в объятиях ангела, пролетающего над мелочным грешным миром по небу полуночи. Вот два основных лермонтовских образа, на которых Ладинский с особою любовью останавливается. Причем первоначальная его антитеза: черное и голубое, земное и небесное обостряется с каждою новою книжкой всё больше. Земное конкретизируется, небесное же находит в нем свое отражение: это Дон-Кихоты, поэты, мечтатели, не созданные для мира и обреченные на вымирание. К новому миру Ладинский подходит с опаской. Новый мир враждебен музыке небес, и даже в будущей обновленной России он не видит места для поэта своего идеала:

Поэтому с такой любовью Ладинский обращается к призракам прошлого. Вот - горные вершины «страны высоких подвигов» - Кавказ Ермолова, Печорина, самого Лермонтова; образы Бэлы и Лопухиной.

Так кончается лучшая вещь сборника и, кажется, вообще лучшая вещь у Ладинского - лирическая поэма, скромно названная «Стихи о Кавказе».

Меч , 1939, № 10, 5 марта, стр. 5. Подп.: Г. Н-в.

Сборник Игоря Воинова открывается большой поэмой, давшей ему название, «Чаша ярости». По жанру своему это произведение напоминает поэмы и стихотворные циклы, появлявшиеся в первые годы революции - повышенные в тоне и полные нагроможденных ужасов. Тогда такого рода литература производила впечатление и казалась значительной, но ныне - непоправимо поблекла и потеряла свою силу. Главный недостаток поэмы Воинова в том и состоит, что она опоздала на двадцать лет. Книга во многом бы выиграла в своей конструкции, если бы поэма эта, на которую автор, по-видимому, делал как раз главный упор, была отнесена на самый конец и помечена каким-нибудь 1918-1920 годом [637] В экземпляре, преподнесенном автором И.Х. Завриеву в июле 1938 и ныне хранящемся в Библиотеке Стэнфордского университета, в конце текста поэмы от руки вписана дата: «1920 г.». . Более подкупают лирические и описательные циклы и особенно те стихи, где И. Воинов пишет просто и о простых вещах (лучшей из таких пьес нам кажется «Сегодня тьма окутала Париж»), освобождаясь от сильно мешающей ему склонности к стилизаторству. Особенно досадна эта склонность в тех случаях, когда И. Воинов пользуется для «декоративных» приемов атрибутами религиозными. Стихи его в этих случаях, полные ангелов, странников, икон и т.д., остаются лишенными подлинного религиозного чувства.

Меч , 1939, № 12, 19 марта, стр. 6. Подп.: Г. Н-в. См. о И.В. Воинове (1898-1942) справку Р. Тименчика и В. Хазана в кн.: Петербург в поэзии русской эмиграции (первая и вторая волна) (С.-Петербург: Академический Проект, 2006) (Новая Библиотека Поэта), стр. 613-614; см. также: Словарь поэтов русского Зарубежья . Под общей редакцией Вадима Крейда (С.-Петербург: Издательство Русского Христианского гуманитарного института, 1999), стр.59-60.

...читая в газете Вашей урезанные и подчищенные наши сообщения о всевозможных «проявлениях нашей культурной жизни», я давно уже собираюсь как-нибудь взять да и описать Вам какую-нибудь эпопею примерного благотворительного вечера. Когда Вы немилосердно вычеркиваете из провинциальной рецензии фамилии «устроителей буфета» и прочее, Вам и невдомек, наверно, чтó под этими нашими «точностями» кроется, какие сложные махинации, от которых зависят судьбы всей организации такой «импрезы» [639] Мероприятие (польск.). , с беспроигрышной лотереей, концертом, танцами и буфетом. Да что далеко искать - вот Вам для примера одно из наших последних начинаний, едва не кончившееся скандалом и полной катастрофой, из-за чего - из-за размера типографского шрифта.

Дело в том, что в городке нашем застряла в этом году одна русская странствующая труппа. Так, небольшой «трупик», гордо именовавший себя сразу Московским художественным театром, Синею Птицей и Кривым Зеркалом. Артисты поголодали и разъехались; но сам режиссер, «знаменитый певец бывшей императорской сцены» Печерин-Майский остался, сняв комнату у Смирнова, может быть знаете, - того, что имеет дом с садом, у самой реки.