Дональд Джонсон - Миры и антимиры Владимира Набокова

Есть ли в этом предисловии, полном ловушек, хоть какие-то высказывания, которым можно доверять? Помимо ритуальной атаки на критиков-фрейдистов, которых автор предостерегает от того, чтобы видеть в шахматных фигурах эдиповские воплощения семейной жизни автора, {96} 96 Фрейдистский анализ «Защиты Лужина» (не семейной жизни Набокова) можно найти в: Cockburn, Alexander. Idle Passion: Chess and the Dance of Death. New York, 1974, 31–40. остается только одна ссылка на шахматы: «Перечитывая этот роман сегодня, повторяя ходы его сюжета, я чувствую себя как Андерсен, с нежностью вспоминающий свою жертву обеих ладей в партии с невезучим и благородным Кизерицким — который обречен снова и снова принимать ее в бесконечном числе шахматных учебников, с вопросительным знаком вместо памятника» (РеС I, 53). Набоков не уточняет, о какой партии идет речь, но здесь имеется в виду одна из самых известных партий в истории шахмат. Эта партия настолько знаменита, что у нее есть свое название — «Бессмертная», и она включается буквально в каждую шахматную антологию. Ее разыграли в Лондоне в 1851 году немец Адольф Андерсен, чемпион мира 1851–1858 годов, и Лионель Адальберт Багратион Феликс Кизерицкий, гроссмейстер российско-польского происхождения, который обосновался в Париже. {97} 97 Schonberg, Harold С. Grandmasters of Chess. Philadelphia, 1973, 62–63; «The Encyclopedia of Chess». Шонберг воспроизводит игру между Андерсеном и Кизерицким. См. также Moody, 67. Мы увидим, что эта партия, ее участники и типы ходов, применявшиеся в этой партии, имеют важнейшее значение для романа Набокова.

Жертвенная стратегия Андерсена в ходе этой партии ошеломляет, так как к концу игры он взял только три пешки черных (и ни одной фигуры), пожертвовав при этом слона, обеих ладей, ферзя, а также две пешки. Суть этой игры — жертва Андерсеном обеих ладей; это один из самых эффектных ходов в шахматах, и встречается он очень редко. Кизерицкий проиграл, хотя у него было подавляющее материальное превосходство. Кизерицкого привел в такой восторг гений его противника, что он немедленно послал игру в Париж для публикации. {98} 98 Schonberg, 62. Тем не менее это эффектное поражение не прошло без последствий для его психики. Кизерицкий вернулся в Париж, а через два года он оказался в психиатрической лечебнице Отель-де-Дье, где умер 18 мая 1853 года и был похоронен в общей могиле. {99} 99 The Encyclopedia of Chess, 260. Параллель с безумным Лужиным интересна, но сама по себе не слишком впечатляет. Набоков кое-что не говорит читателю в предисловии: эта игра была не первой, а второй, в которой Кизерицкий пал жертвой предложенного ему искушения в виде редкой жертвы двух ладей. За девять лет до этого, играя против Шварца (в 1842 году в Париже), Кизерицкий попался на такую же роковую приманку. {100} 100 Vukovic, Vladimir. The Chess Sacrifice: Technique, Art and Risk in Sacrificial Chess. // Trans. P. H. Clarke. London, 1968, 45–46. Вукович ошибочно называет эту партию между Кизерицким и Андерсеном «Вечнозеленой». Согласно Шонбергу и другим источникам, это название относится к другой великой партии Андерсена. Реальный Кизерицкий, так же, как и вымышленный Лужин, играл черными в обеих партиях, и наверняка испытал такой же ужас, видя, что перед ним снова разворачивается та же самая последовательность ходов.

Немезида Лужина — итальянский шахматист Турати, против которого он разрабатывает свою защиту. Турати характеризуется как «представитель новейшего течения в шахматах, [который] открывал партию фланговыми выступлениями, не занимая пешками середины доски, но опаснейшим образом влияя на центр с боков. Брезгуя благоразумным уютом рокировки, он стремился создать самые неожиданные, самые причудливые соотношения фигур» (СА 2, 361). «Новейшее течение в шахматах», которое Набоков описывает в романе, написанном в 1930 году, — это школа «гипермодернизма», возглавляемая венгром Рихардом Рети, блестящим игроком-теоретиком (и составителем шахматных задач), который победил на многих важных турнирах в двадцатых годах; умер он в июне 1929 года в возрасте сорока лет. {101} 101 Schonberg, 200–205. Набоков начал журнальную публикацию «Защиты Лужина» в конце 1929 года. Однако к 27 февраля 1929 года он уже работал над романом. См. фотографию и подпись к ней напротив страницы 256 в «Память, говори». Можно предположить, что не случайно последний слог имени набоковского Турати созвучен имени венгерского игрока. {102} 102 Джон Апдайк в своем очерке-рецензии «Гроссмейстер Набоков» (Updike, John. Grandmaster Nabokov. // Assorted Prose. New York, 1965, 323) цитирует письмо, присланное ему господином Хью И. Майерсом из Дукатура, штат Иллинойс, который написал: «Образ Турати явно построен на основе личности знаменитого… гроссмейстера Рихарда Рети… Описание дебюта Турати… есть описание любимого дебюта Рети, который до сих пор известен под названием „системы Рети“». Рети, как и Лужин, женился на русской, которая была его моложе на несколько лет. Эндрю Филд в своей книге «Nabokov: His Life in Art» сообщает, что «характер Лужина основан, как признал Набоков, отчасти на шахматном игроке Рубинштейне, и на другом, менее известном мастере» (177). Аким Рубинштейн сошел с ума, но дожил до старости. Возможно, это имя также должно было вызывать ассоциацию с другим русским названием ладьи — «тура», что отражает предпочтение Турати/Рети боковому, а не фронтальному контролю над центром.

Я бы предположил, что причина, по которой Набоков обращается к тени Рети для образа своего Турати, главного противника Лужина, заключается в главной особенности партии Андерсена и Кизерицкого, а именно, в редкой и эффектной жертве обеих ладей. Так же как Кизерицкий получил печальную известность в истории шахмат, дважды попавшись в ловушку этого элегантного жертвенного маневра, Рихард Рети в один и тот же год (1920) дважды навязал жертву обеих ладей одному и тому же противнику — Максу Эйве. {103} 103 Vukovic, 45–48. Следует отметить, что Эйве в то время было девятнадцать лет и что он стал чемпионом мира в 1935–1937 годах. Horton, Byrne J. Dictionary of Modern Chess. New York, 1959, 61. Все четыре игры — две, проигранных Кизерицким и две, выигранных Рети, — достаточно известны в истории шахмат, чтобы быть включенными в один из стандартных учебников, «Жертвы в шахматах» Владимира Вуковича. Кизерицкий и Рети фигурируют в четырех играх из тех семи, которыми пользуется Вукович, чтобы проиллюстрировать свои рассуждения по поводу жертвы обеих ладей!

Узор повторения имеет центральное значение для судьбы Лужина, как и для судьбы Кизерицкого. Мое заключение кажется правдоподобным, но сомнение остается. Ключевая аллюзия на игру Андерсена и Кизерицкого дается в предисловии, написанном через тридцать пять лет после самого романа, а текст романа как таковой, казалось бы, не содержит никакой ссылки на «Бессмертную» игру Андерсена. Мои доводы стали бы более убедительными, если бы можно было показать, что между игрой и сюжетом романа есть более конкретные параллели. Примеры в литературе есть, и Набоков был знаком по крайней мере с одним из них — это «Алиса в Зазеркалье» Льюиса Кэррола, где герои эквивалентны определенным шахматным фигурам и где в основе сюжетных ходов книги лежит шахматная задача. {104} 104 The Annotated Alice. Introduction and notes by Martin Gardner. New York, 1960. Шахматная задача описывается на 170–172. Хотя Набоков утверждал, что ни один из его романов не является сюжетно организованной шахматной игрой, {105} 105 Field, Art, 138. это осторожное заявление не исключает шахматные задачи, а также отдельные повороты сюжета, напоминающие шахматы.