Дональд Джонсон - Миры и антимиры Владимира Набокова

Набоковский перевод на английский слова «рогатка» как «catapult» — это, вероятно, возвращение к его англо-русскому детству. Слово «catapult» — обычное британское соответствие американскому «slingshot».

В английском, но не в русском тексте, это важное предложение выделено курсивом.

Английский текст отличается от русского: начальное единственное «там» в русском расширяется в трехъязычную тройку «there, tam, là-bas » в английском тексте, а многочисленные последующие «there» выделены курсивом. Как мы уже показали и опять покажем в данном случае, требования перевода привели к потере некоторых алфавитных икон и ослабили, и в других смыслах тоже, силу противопоставления «тут/там», имеющего важнейшее значение для романа. Очевидно, Набоков пытался компенсировать это ослабление с помощью повторов и выделения курсивом в английском тексте.

Набоков использует звуковой символизм «У» и в других своих произведениях. Особенно яркий пример можно найти в написанной в 1930 году повести «Соглядатай»: «…и тогда несдобровать отдельному индивидууму, с его двумя бедными „у“, безнадежно аукающимися в чащобе экономических причин…» (СР 3, 57). Андрей Белый использует звук «у» в качестве одного из мотивов в своем романе «Петербург». Контрастное исследование иконического и фонетического символизма Белого и Набокова можно найти в моей работе: Johnson D. Belyj and Nabokov: A Comparative Overview. // Russian Literature, IX (1981), 388–393.

Этот резонанс усиливается другим намеренным употреблением церковнославянского выражения в другом месте книги. В своем тюремном дневнике Цинциннат говорит о своем постепенном низведении до неуменьшаемого ядра, которое говорит «я есмь» (СР 4, 98). «Есмь», используемое здесь, — церковнославянская глагольная форма.

См., например, СР 4, 100 и 180, а также заключительный абзац.

Употребление эквивалентных греческих букв в английском переводе для передачи некоторых алфавитных икон не может передать один важный аспект смысла оригинала. Буквы церковнославянского алфавита вызывают в уме русских читателей (по крайней мере, читателей поколения Набокова) одну четкую ассоциацию — с церковным языком и, как следствие, с духовной трансцендентностью. Хотя Новый Завет и был написан по-гречески, греческие буквы не вызывают таких же ассоциаций у английских читателей.

Типологическое исследование использования Набоковым алфавитных символов можно найти в: Barton Johnson D. Nabokov as Man-of-Letters: The Alphabetic Motif in his Work. // Modern Fiction Studies, #25, 3, 397–412.

Более подробно эта тема разрабатывается в: Barton Johnson D. A Guide to Vladimir Nabokov's Putevoditel' po Berlinu. // Slavic and East European Journal, #23, 3, 353–361.

См., например, телевизионное интервью, данное Роберту Хьюзу в сентябре 1965 года для образовательной программы 13-го канала Нью-Йорка. Оно доступно под названием «Interview: The Novel (Vladimir Nabokov)». Замечания по поводу игр отсутствуют в печатной версии в сборнике «Strong Opinions», 51–61.

Одна из глав автобиографии «Память, говори» посвящена сочинению шахматных задач ради развлечения (СА 5, 565–570); некоторые из опубликованных задач были включены в сборник «Poems and Problems». Набоков также отмечает, что среди различных источников дохода в годы его жизни в Берлине его любимым был доход от составления первых русских кроссвордов для эмигрантской газеты «Руль» (СА 5, 561). Крестословицы, слово, предложенное Набоковым для своих творений, не прижилось, хотя кроссворды по-прежнему популярны как среди эмигрантов, так и среди жителей России.

«Флавита» (анаграмма русского слова «алфавит»), согласно мемуаристу Вану Вину, — это старая русская игра, снова ставшая популярной под названием «Скрэбл». Набоковская «Флавита» отличается от современной русской версии «Скрэбл» только незначительными деталями. Букв в ней немного больше, и цвета квадратиков игрового поля другие. Счет, однако, ведется точно так же, и Адин рекордный счет в 383 очка за русское слово «ТОРФЯНУЮ» (в верхнем левом углу доски) совершенно верен (СА 4, 219).

Ван вспоминает, что он выиграл «проходивший в Чусе матч, разгромив уроженца Минска Пата Рицианского (чемпиона Андерхилла и Уилсона, Северная Каролина)» (СА 4, 215). Очевидно, это аллюзия на «патрицианского» Эдмунда Уилсона, на чье знание русского языка есть намек на следующей странице, где при описании русских словарей упоминается «маленький, но шкодливый Эдмундсон». Примечание Набокова в издании «Пингвин» частично объясняет эту аллюзию, но не идентифицирует старого друга и оппонента Набокова. Похожий намек на Уилсона имеется в «Память, говори» в сцене, описывающей страдальческое выражение лица «всемирно знаменитого гроссмейстера Вильгельма Эдмундсона, когда он, давая в минском кафе сеанс одновременной игры, нелепо зевнул и подставил свою ладью местному любителю, педиатру Шаху, который в итоге и победил» (СА 5, 428) — «the world famous grandmaster Wilhelm Edmundson when, during a simultaneous display in a Minsk cafe, he lost his rook, by an absurd oversight, to the local amateur and p edi atrician [курсив мой —ДБД ] Dr. Schach, who eventually won» (132). Повторяющийся Минск (Minsk), буквы которого, похоже, были извлечены из имени Ed m u n d К. W i l s on, — еще один намек на знание Уилсоном русского языка. Минск — столица Белоруссии, где говорят на белорусском языке, родственном русскому. Многие русские считают, что белорусский язык — это просто искаженный русский. В «Аде» издания «Пингвин» «Underbill» идентифицируется как обратный перевод имени Подгорец (под — under и горец — hill). Предположительно, это намек на литературного критика Нормана Подгореца (Norman Podhoretz).

«Мотив дивана» встречается также на с. 48, 113–120, 206, 217 и 359.

Исследование роли орхидей в романе «Ада» можно найти в главе 5, «Ada or Orchids» книги Бобби Энн Мейсон: Mason, Bobbie Ann. Nabokov's Garden: A Guide to Ada. Ann Arbor, 1974, 72–92.

Похожим цветочным тропом пользуется и сумасшедшая Аква, которая говорит своему доктору: «Да, знаю, вы пришли полюбоваться на мои половые цветы, на мой родовой дендрон, волосистый альпийский розан, так он у нее, в альбоме…» (СА 4, 34) — «I know you want to examine my pudendron, the Hairy Alpine rose in her album…» (25).

Набоков также нашел случай употребить это слово (употребительное в английском языке XVII–XVIII века) в «Лолите». Вот что говорит Гумберт о своей первой жене: «Although I told myself I was looking merely for a soothing presence, a glorified pot-au-feu, an animated merkin, what really attracted me to Valeria was the imitation she gave of a little girl» (27). «Хоть я говорил себе, что мне всего лишь нужно сублимированное pot-au-feu и живые ножны, однако то, что мне нравилось в Валерии, это была ее имперсонация маленькой девочки» (СА 2, 36).