Владимир Гопман - Любил ли фантастику Шолом-Алейхем? (сборник)

Джейн Берден представлялась ему в начале их знакомства идеальным созданием, воплощением романтического идеала. Безусловно, она была красива, у нее было много поклонников, и известны слова поэта Суинберна, сожалевшего, что «Моррису достанется эта поразительная и совершенная красавица, на которую он сможет смотреть и с которой сможет говорить. Сама идея его женитьбы на ней – сумасшедшие. Целовать ее ноги – самое большее, о чем могут мечтать мужчины» [148] .

В действительности Джейн была женщиной недалекой, ей было странно отношение мужа к любви как к мистическому союзу душ. И если поначалу рыцарски-почтительное отношение Морриса к ней (напомним – дочери конюха) льстило девушке, то потом она устала от чувств такого высокого накала. Она была готова подыграть в одной-двух мизансценах – но не хотела, а главное, не умела играть всю пьесу. И знаменитое стихотворение Киплинга «Дурак» написано словно о душевной драме Морриса: «Жил-был дурак, /Он молился всерьез, /(Впрочем, как Вы и Я). /Тряпкам, костям и пучку волос, – /Все это глупой бабой звалось, /Но дурак ее звал Королевой Роз, /(Впрочем, как Вы и Я). //О года, что ушли в никуда, что ушли, /Головы и рук наших труд – /Все съела она, не хотевшая знать /(А теперь-то мы знаем – не умевшая знать), /Ни черта не понявшая тут» [149] .

(Правда, герой Киплинга сумел освободиться от губившей его женщины. Но Моррис не сумел; или же – не захотел…)

Джейн не только не понимала мужа, но и самым банальным образом изменяла ему – к тому же с человеком, которого он долгие годы считал своим ближайшим другом. Моррис относился к Данте Габриелю Россетти как к самому близкому – после жены – человеку, считал его своим учителем в искусстве. А связь Джейн с Россетти длилась почти два десятилетия, с 1867 по 1875 гг. И Моррис стал, наверное, последним, кто узнал об этом. Осознание того, что он не только потерял любовь, бывшую для него основой существования, но и друга, стало для Морриса самым тяжелым потрясением в жизни. А потом Моррис узнал, что в середине 1880-х гг. у Джейн был еще один любовник, поэт Уилфрид Скоуэн Блант.

Моррис любил Джейн и своих дочерей, хотел сохранить семью – и, страдая, не подавал на развод, вынужденный фактически закрывать глаза на происходящий открыто обман. Не случайно в его последних романах 1890-х гг. возникает мучительный мотив «любви втроем»; примечательно, что впервые этот мотив прозвучал – драматическим предощущением!.. – в раннем сборнике Морриса, «Защита Джиневры». В поэме, давшей название сборнику, говорилось о любовном треугольнике, возникшем между королем Артуром, его женой Джиневрой и Ланселотом, лучшим рыцарем Круглого Стола и ближайшим другом короля Артура. Мог ли Моррис четверть века назад и предположить, что окажется в положении короля Артура, лишившегося к концу жизни и беззаветно любимой им жены, и самого близкого друга…

Этот мотив звучит также в поэме «Пилигримы Надежды» (1885–1886), в которой непростые отношения между героем, рабочим Ричардом, его женой и другом Артуром (все они – участники пролетарского движения в Англии) разрешаются с помощью политических событий. Все трое отправляются во Францию в дни Парижской Коммуны, чтобы помочь восставшему народу. Финал поэмы трагичен: жена главного героя и Артур погибают на баррикадах.

Нередко говорят, что Морриса, благодаря его многочисленным талантам, можно сравнить с титанами Возрождения. Но, как точно подметил А. Аникст, многогранная деятельность Морриса была результатом «не гармонии, а разлада с окружающей социальной реальностью» [150] . Однако причины разлада были не только социального характера. Да, под конец жизни Моррис разочаровался в социализме, страдал от потери жизненных ориентиров. Да, страдал и оттого, что его последние, самые главные, как он считал, книги остались практически незамеченными. Но главной причиной была его личная драма.

Об этом у нас не писали, потому что образ талантливого западного писателя и поэта, посвятившего жизнь социализму, был весьма удобен для советской пропаганды.

Примечательно, что некоторые авторы – не только у нас, но и на Западе, – признавая нехотя факт «неких» отношений Джейн и Россетти, яростно отрицали, что между ними «что-то было». Так, например, Эдмунд Швингахурст, автор альбома о прерафаэлитах, пишет, что хотя Россетти был влюблен в Джейн, «о близости между ними не могло быть и речи» [151] . А отечественный исследователь К. О. Аксель, автор книги об английских художниках XIX века, застенчиво, словно потупляя взор, замечает, что к Джейн Россетти всего-навсего «относился очень трепетно» [152] . Но, пожалуй, дальше всех по пути недомолвок и умолчаний пошел А. Шестимиров, автор текста к альбому Д. Г. Россетти, вообще ничего не сказав о драме в семье Морриса [153] .

Жизнь Морриса была заполнена работой, с утра до ночи, каторжным каждодневным трудом, ставшим его радостью и его проклятием. Но судьба не подарила ему любовь, опаляющую, прекрасную, о которой он так прекрасно писал в своих книгах. И не было в его жизни ни удивительных приключений, ни фантастических путешествий, которыми полны его книги. И кто знает, не стали ли те романы, что он создал в последние годы жизни, своего рода компенсацией за то, чего ему не удалось испытать в жизни реальной? И кто знает, не потому ли Моррис и изнурял себя беспрестанной работой эти годы, чтобы уйти от себя, заглушить боль в душе?..

Моррис скончался 3 октября 1896 г. А осенью этого же года в лондонском журнале Pal Mal Magazine были напечатаны стихи никому тогда не известного Эдварда Планкетта. Эта публикация стала литературным дебютом писателя, который скоро обрел известность под именем лорд Дансейни и стал одним из крупнейших мастеров фэнтези XX в.

Любители фантастики помнят, конечно, магистра черной магии Магнуса Федоровича Редькина из повести А. и Б. Стругацких «Понедельник начинается в субботу». Он собирал всевозможные определения счастья: негативные, позитивные, казуистические, парадоксальные… Что ж, для всех людей – философов и музыкантов, ученых и спортсменов, завмагов и завхозов – существуют, пользуясь математической терминологией, свои необходимые и достаточные условия обретения счастья, порой, напротив, не имеющие ничего общего с родом деятельности человека, порой непосредственно от этого зависящие. А пользуясь терминологией медицинской, можно сказать, что каждому пациенту от рождения выписывается свой рецепт счастья; и уж от самого человека зависит, насколько точно он будет следовать полученным предписаниям… Эти соображения и дают основание предложить в копилку магистра М. Ф. Редькина нижеследующий рассказ об одной писательской судьбе.