Николай Аксаков - Людвиг Кондратович (Вл. Сырокомля)

Такими же столкновеніями или, какъ выражается поэтъ, пассажами наполняется вся жизнь бѣднаго Филиппа изъ Коноплей, не рѣшающагося идти общею торною дорогой. Не просматривая всей его многострадальной жизни, мы ограничимся приведеніемъ одного только, почти послѣдняго съ нимъ пассажа, особенно дорого ему стоившаго. Дѣло заключается въ томъ, что герой нашъ какими-то случайностями оказывается избраннымъ въ депутаты на сеймъ, но тотчасъ-же проявляетъ природную свою странность и тотчасъ же принимаетъ страшное наказаніе. Совершается это слѣдующимъ образомъ:

Какъ ударомъ поражаютъ такія слова нашего Филиппа; задрожавъ отъ гнѣва, онъ возражаетъ увлекшемуся шляхтичу, что имъ позабывается еще цѣлое сословіе, которое, правда, не имѣетъ гербовъ и шпагъ, но, однако, нравственно вполнѣ равно шляхтѣ и должно быть приравнено ему по закону.

Здѣсь начинается перлъ всей демократической поэзіи Сырокомли.

Увлекшись своею рѣчью, позабывъ ея странность и всю твердую цѣпь вѣковыхъ предразсудковъ, восторженный Филиппъ предлагаетъ всей собравшейся шляхтѣ выпить вмѣстѣ съ нимъ «за здоровье братьевъ хлоповъ». Но дѣйствительность смазывается быстро, а міръ условной справедливости еще быстрѣе.

Здѣсь начинается кровавая сцена, сверкаютъ сабли до глубины души оскорбленной, разъярившейся шляхты, и Филиппъ падаетъ покрытый десятками ранъ, отъ которыхъ ему уже не суждено встать.

Но и на смертномъ одрѣ нашему герою приходится претерпѣвать тѣ же самыя столкновенія, отъ которыхъ погибла его жизнь. Оскорбленный недовѣріемъ, его врачъ уходитъ, оставляя его умирать на свободѣ; ксендзъ въ гнѣвѣ оставляетъ его, услыхавъ отъ него «будто подъ Богомъ равны:

И умираетъ бѣдный Филилпъ изъ Коноплей, оставляя намять о себѣ только въ шутливой, смѣшной поговоркѣ:

Но объ отношеніяхъ Сырокомли къ народу, о коренномъ, до конца доходящемъ его демократизмѣ говорили мы такъ долго и такъ пространно вовсе не потому, чтобы хотѣли выставить со всею очевидностью либерально-политическія его тенденціи, о которыхъ, скажемъ мимоходомъ, Сырокомля вовсе даже и не заботился. Они вовсе не были для него чѣмъ нибудь придуманнымъ и потому и не выставлялся на показъ, а составляли только прямое послѣдствіе всей нравственной его природы. Говоря о демократизмѣ и отношеніяхъ Сырокомли къ народу, мы желаемъ только показать существовавшія въ душѣ его условія, безъ которыхъ творчество его не могло бы выражаться такъ, какъ оно выразилось, и поэзія его не могла бы быть такою, какова она есть.

Всякая общественная неправота, по той самой причинѣ, что въ этой неправотѣ мы живемъ, движемся и существуемъ, лишаетъ душу нашу сознанія ея собственной нравственной правоты, калѣчитъ ее и убиваетъ искренность ея чувства. Жить пассивно въ обществѣ, основанномъ на нравственной неправотѣ, значитъ заглушать жизнь собственной своей души, умерщвлятъ и калѣчить собственное нравственное чувство, если только оно не успѣло еще умереть. Предположимъ, что отношенія поэта нашего къ народу, были-бы иными, чѣмъ какими мы ихъ встрѣчаемъ, и полнота и ясность чувства уже всенепременно явились бы искаженными. Чувство его, однажды искаженное какимъ-либо компромиссомъ, сдѣлкою съ собственною своею совѣстью ради поддержанія условнаго общественнаго строя, уже не могло бы быть такъ чисто, искренно и могуче, – и цѣлый міръ вдохновенія, былъ бы для него закрытъ. Народность составляла для Сырокомли и составляетъ вообще, необходимое условіе для сознанія собственной своей нравственной правоты. По отношенію къ душѣ поэта, сознаніе это является условіемъ, непосредственно опредѣляющимъ свободу творчества и его характеръ.

И такъ, уже для очищенія души своей, ради принятія и опознанія прекраснаго, поэтъ, какъ Сырокормля, необходимо долженъ былъ говорить о существовавшей въ его время общественной неправотѣ, которою волею-неволею, становился онъ причастникомъ, возлагалъ на свою отвѣтственность, такъ какъ онъ жилъ въ этомъ обществѣ, пользовался строемъ его и дарами. Поэтъ силою творчества возстановляетъ внутреннюю свою правоту, нарушенную жизнью въ обществѣ, зиждущемся на различеніи пана и хлопа; этимъ достигается нравственное его самооправданіе.