Николай Аксаков - Людвиг Кондратович (Вл. Сырокомля)

Смѣлъ мнѣ волосы схватить онъ хамскою рукой!

Смѣлъ онъ съ Троцкимъ воеводой обращаться такъ!

Закатить ему сто розогъ! чтобъ впередъ смѣльчакъ

Зналъ, что шляхты кровь священна…. чтобъ впередъ онъ былъ

Осторожнѣе въ поступкахъ и чтобъ не забылъ,

Что въ огнѣ горитъ ли шляхтичъ, тонетъ ли въ водѣ,

Но волосъ его не смѣетъ тронуть онъ нигдѣ.

……

……

Такъ Грыцько былъ знатно выдранъ за поступокъ свой;

Намъ же, шляхтѣ, воевода далъ урокъ благой,

Какъ беречь гербовный блескъ нашъ….

Чтобы окончить характеристику воззрѣній Сырокомди на народъ и жизнь, чтобы дорисовать вполнѣ, столь чуждый коренной исторіи польской, демократизмъ, который одинъ могъ дать ему право быть истинно народнымъ поэтомъ, – мы должны сказать нѣсколько словъ объ одной изъ прелестнѣйшихъ поэмъ Сырокомли – Филиппѣ изъ Коноплей. Но содержаніе поэмы этой до такой степени характеристично, а типъ героя до такой степени оригиналенъ, что мы не можемъ уже ограничиться выдержкою одного какого либо мѣста, а должны поговорить о ней подробнѣе, невольно нарушая, отчасти, планъ нашей характеристики.

Основной мотивъ, разсматриваемой поэмы, заимствованъ Кондратовичемъ изъ распространенной польской пословицы ni ztąd ni owąd wyrwal sie jak Filip z Konopi, примѣняющейся ко всякому поступающему и выступающему не кстати, ко всякому, кто, по русской пословицѣ, «суется въ воду не спросясь броду.» Значеніе въ жизни такого-то, именно, рода дѣятельностей и анализируетъ глубоко Кондратовичъ, дѣлая представителемъ этой дѣятельности героя поэмы – Филиппа изъ Коноплей, будто бы давшаго первый поводъ къ возникновенію поговорки. Анализъ типа, какъ уже высказалися мы, затѣянъ и произведенъ глубоко, и какою-то, нравственною чистотою я свѣжестью вѣетъ отъ самаго исполненія. Здѣсь, въ фонѣ совершающейся жизненной драмы положено не одно опредѣленное предубѣжденіе, служащее препятствіемъ личному самоопредѣленію человѣка, но вся совокупность вѣковыхъ предубѣжденій и жизненныхъ компромиссовъ, вся совокупность хитрой софистики, издавна обинтовавшихъ и стѣснившихъ свободу нравственной жизни человѣка, препятствующихъ ему поступить по собственной волѣ, по собственной совѣсти, именно тогда, когда дѣло касается, такъ сказать самаго «нутра» нравственной жизни. Отъ этого обыкновенія – дѣйствовать согласно ходячему мнѣнію, по ходячему образцу, зачастую, уничтожается самая суть собственной самостоятельности человѣка, вполнѣ умираетъ внутренній его геній и человѣкъ настолько теряетъ употребленіе и основаніе собственной свободы въ мірѣ мысли и нравственнаго дѣянія, что самъ не сознаетъ, не замѣчаетъ уже духовнаго своего рабства. Всякая оригинальность, всякая незаурядная мысль или дѣйствіе, начинаютъ представляться ему чѣмъ-то смѣшнымъ, страннымъ, предосудительнымъ. А оригинальность, зачастую, бываетъ предтечею генія и, во всякомъ уже случаѣ, составляетъ необходимое его условіе. Всякій геній, всякая геніальная мысль необходимо должны пройти черезъ періодъ оригинальности, странности. Странныя, оригинальныя, почти сумасбродныя, мысли и типы нынѣшняго дня являются геніальными типами и мыслями будущаго, когда имѣющійся въ нихъ зародышъ жизни не только разовьется въ саномъ себѣ, но и привьется къ общественному организму, пуститъ въ немъ свои ростки. Геніальность опознается только заднимъ числомъ и должна необходимо пройти черезъ періодъ странности, когда она кажется увлеченіемъ и даже чудачествомъ. – Нельзя не припомнить при этомъ чудесныхъ стиховъ Пушкина:

Быть непонятымъ и непризнаннымъ – судьба генія и притомъ въ сущности такая судьба, на которую нѣтъ разумнаго основанія жаловаться, ибо для того-то и существуетъ геній, для того и шагаетъ онъ впередъ, чтобы быть впереди своего времени. Будучи геніемъ, онъ уже не принадлежитъ настоящему, а потому и было-бы странно, если-бы настоящее вполнѣ постигало его, стояло-бы съ нимъ al pari. Страданія, претерпѣваемыя человѣкомъ оригинальнымъ, за странность, оригинальность его мыслей и дѣйствій не пропадаютъ безплодно; онъ терпитъ не даромъ, такъ какъ черезъ него подготовляется общественное сознаніе для принятія и почитанія генія грядущаго дня; онъ прочищаетъ ему дорогу. Судьбу такого страннаго человѣка въ обществѣ, осмѣивающемъ и губящемъ его за такіе причины, которымъ оно въ скоромъ времени само будетъ рукоплескать, превосходно рисуетъ Сырокомля въ героѣ своей поэмы. Герой этотъ такъ задушенъ и сдавленъ мелочностью и предразсудками окружающей его среды, что онъ не можетъ даже возвыситься до геніальности, до значенія великаго человѣка; онъ просто на просто остается страннымъ, несуразнымъ человѣкомъ; но какъ велики и святы эти странно выражаемыя имъ мысли, какъ тепло и благоговѣйно впечатлѣніе, оставляемое всею его жизнью.

Въ Филиппѣ въ Коноплей мы встрѣчаемся уже не съ одними только одиноко стоящими сословными предразсудками магнатства и шляхетства, художественно воспроизведенными въ помянутой уже нами поэмѣ «Янъ Денборогъ»; но всѣ, вообще, предразсудки, выработанные неправильнымъ ходомъ цивилизаціи и укоренившіеся прочно вслѣдствіе неестественнаго хода народной жизни, являются здѣсь могучими дѣйствующими силами, составляютъ подкладку для жизненной борьбы, жизненной драмы, составляющей содержаніе нашей поэмы. И вотъ, въ столкновеніяхъ съ тираническою силою исторически сложившихся и упрочившихся предразсудковъ, мученически проходитъ и съ виду пропадаетъ даже безслѣдно вся жизнь бѣднаго героя нашего. Періодъ этихъ роковыхъ для него столкновеній начинается съ самой еще школьной скамьи, когда напр.

Это – встрѣча съ предразсудкомъ, историческимъ предразсудкомъ, который вѣчно зиждется на такъ или иначе выражающемся стремленіи отличаться отъ простака и грубаго хлопа, и предразсудкомъ, столь сильно укоренившимся, что, по художественно-вѣрному выраженію одного критика, французскія революціи, смѣнившія и казнившія королей; ломавшія и перекраивавшія весь государственный строй, оказывались безсильными передъ дѣленіемъ рѣчи на риторическіе пункты и всею остальною риторическою утварью. Вспомнимъ, что еще Беранже заслужилъ гнѣвъ академическихъ креселъ тѣмъ, что на вопросъ какого то академика: какъ почитаетъ онъ наиболѣе приличнымъ называть напр. море? – онъ отвѣчалъ: да просто на просто моремъ. И вотъ, съ такого-то рода предразсудкомъ пришлось, поплатившись спиною, встрѣтиться еще въ школѣ случайно чистому отъ всяческихъ предразсудковъ герою Сырокомли.