Владимир Ильин - Пожар миров. Избранные статьи из журнала «Возрождение»

Дальше, с удивительной смелостью и остроумием Пушкин сочетает национальный вопрос с женским, всегда игравшим в России (и особенно начиная с XIX века) очень важную роль. Он решает обе проблемы необычайно «передовито» и «прогрессивно» – и в то же время человечно и женственно.

«– Помилуй, – сказала я ей однажды: – охота тебе вмешиваться не в наше (то есть не в женское. – В. И.) дело. Пусть мужчины себе дерутся и кричат о политике; женщины на войну не ходят, и им дела нет до Бонапарта.

Глаза ее засверкали.

– Стыдись, – сказала она: – разве женщины не имеют отечества? Разве нет у них отцов, братьев, мужьев? Разве кровь русская для них чужда? Или ты полагаешь, что мы рождены для того только, чтоб нас на бале вертели в экоссезах, а дома заставляли вышивать по канве собачек? Нет, я знаю, какое влияние женщина может иметь на мнение общественное, или даже на сердце хоть одного человека. Я не признаю уничижения, к которому принуждают нас. Посмотри на Madame de Staël: Наполеон боролся с нею как с неприятельскою силой… И дядюшка смеет еще насмехаться над ее робостью при приближении французской армии! «Будьте покойны, сударыня: Наполеон воюет против России, не противу нас…» Да! Если б дядюшка попался в руки французам, то его бы пустили гулять по Пале-Роялю; но M-me de Staël умерла бы в таком случае в государственной темнице. А Шарлотта Кордэ? А наша Марфа Посадница? А княгиня Дашкова? Чем я ниже их? Уж, верно, не смелостью души и решительностью».

Можно смело сказать, что здесь в княжне Полине вспыхнул тот погасший вулкан, который некогда бурно, ярко и жутко горел и извергался в несомненно существовавших « амазонках » или в тоже несомненно существовавшем матриархате. Об « амазонках » говорит наша «Начальная летопись», а о матриархате с не меньшей убедительностью знаменитый Бахофен. И вот теперь эту же огненную стихийную тему вкладывает огненный Пушкин в уста своей пламенной героини. С нею шутки плохи и не доводят до добра, особенно когда они касаются такой «темы табу», как Отечество в опасности:

«Приезд Государя усугубил общее волнение. Восторг патриотизма овладел, наконец, и высшим обществом. Гостиные превратились в палаты прений. Везде толковали о патриотических пожертвованиях. Повторяли бессмертную речь молодого графа Мамонова, пожертвовавшего всем своим имением… Полина бредила им.

– Вы чем пожертвуете? – спросила она раз у моего брата.

– Я не владею еще моим имением, – отвечал мой повеса. – У меня всего-навсего 30.000 долгу: приношу их в жертву на алтарь отечества.

Полина рассердилась.

– Для некоторых людей, – сказала она, – и честь и отечество, все безделица. Братья их умирают на поле сражения, а они дурачатся в гостиных. Не знаю, найдется ли женщина довольно низкая, чтобы позволить таким фиглярам притворяться перед нею в любви.

Брат мой вспыхнул.

– Вы слишком взыскательны, княжна, – возразил он: – вы требуете, чтобы все видели в вас M-me de Staël и говорили бы вам тирады из "Корины". Знайте, что, кто шутит с женщиною, тот может не шутить перед лицом отечества и его неприятелей.

С этим словом он отвернулся. Я думала, что они навсегда поссорились, но ошиблась: Полине понравилась дерзость моего брата, она простила ему неуместную шутку за благородный порыв негодования и, узнав через неделю, что он вступил в Мамоновский полк, сама просила, чтобы я их помирила. Брат был в восторге. Он тут же предложил ей свою руку. Она согласилась, но отсрочила свадьбу до конца войны. На другой день брат мой отправился в армию».

В нескольких строках целый психологический роман с трагической развязкой впереди, на ту же тему «о любви к отечеству и народной гордости», да еще в сочетании с глубинно взятым «женским вопросом».

По мере того как Наполеон продвигался к Москве, росло и ожесточение княжны Полины, знать ничего не хотевшей, кроме интересов своей Родины и всего того, что непосредственно связано было с войною.

Впоследствии этого рода настроения великолепно выразил, быть может под влиянием «Рославлева», большой русский поэт и пушкиновед Валерий Брюсов.

«Полина занималась одною политикою, ничего не читала, кроме газет, Растопчинских афишек, и не открывала ни одной книги».

Пушкин здесь ставит ребром вопрос о коренном различии в вопросах патриотизма по настоящему культурного человека и улицы.

«Окруженная людьми, коих понятия были ограничены, слыша постоянно суждения нелепые и новости неосновательные, она впала в глубокое уныние». Это – уныние, вызванное зрелищем глупой и малодушной толпы перед вплотную придвинувшейся опасностью народной беды и гибели Родной Земли в критический момент ее истории. Ведь улица даже и скорбеть по-настоящему не умеет, не говоря о неумении рассуждать. Тут Пушкин прибегнул к диалогическому методу, столкнув княжну Полину с умным и проницательным представителем элиты из рядов враждебной армии. Это, пожалуй, кульминационный пункт гениального фрагмента – и в то же время его завершение с присоединением вести об убиении на поле чести жениха Полины.

«Она отчаивалась в спасении отечества, казалось ей, что Россия быстро приближается к своему падению, всякая реляция усугубляла ее безнадежность, полицейские объявления гр. Растопчина выводили ее из терпения. Шутливый слог их казался ей верхом неприличия, а меры, им принимаемые, варварством нестерпимым».

Кажется, не было эпохи в истории России, когда чтение летописей ее бытия или же прямое положение современника ее кризисов не вызывали бы мучительного сочетания трепета за ее судьбу и стыда за русскую толпу, за русскую чернь, за улицу – какого бы ранга она ни была. Но вот оказывается, что русская толпа – одно, а русская душа (в метафизическом смысле) – совершенно другое. Впрочем, это касается почти всякой истории и всякого народа. Но России – в особенной степени. Равным образом существует пропасть между всякого рода планированиями истории – и действием неисповедимого Промысла в той же истории, того, что можно назвать « духом времени », который улавливается, как правило, в качестве фактора апостериорного, когда все свершится. Vaticinium post eventa!

Полина, несмотря на весь тончайший цвет своей культуры, «не постигала мысли тогдашнего времени, столь великой в своем ужасе, мысли, которой смелое исполнение спасло Россию и освободило Европу».