Михаил Фонотов - Каменный пояс, 1987

Состоялось первое заседание отрядного трибунала, которое вел председатель Дмитрий Шестаков. Трибунал вынес решение: белогвардейского лазутчика расстрелять. Через полчаса лесную тишину разорвал одинокий выстрел.

Жизнь в отряде шла пока, как тяжелый воз в гору по осклизлой дороге. Привыкшие к ежедневному тяжелому труду мужики маялись от безделья. Проходя по расположению отряда, председатель ревкома убедился, как далеко всему этому сборищу до настоящей боевой части, способной противостоять врагу. В тени берез в разных позах сидели и лежали около десятка партизан. Мотовилов остановился за кустом, прислушался.

— А ну, едрена Феня, давай еще по одной. Завтра я те целый туесок приволоку. Разочтемся.

В кружке стихло, послышалось побулькивание разливаемой жидкости.

— И где ты берешь ее такую, стерву? Аж дух перехватывает, а в брюхо, будто горсть битого стекла сыпанули.

— У Нюрки Перепелки промышляет. Она, зараза, тем и живет: с одного пудовку зерна, а другому бутылку первача.

— А ты видел?

— Как же не видел. Прошлый раз смотрю: кто-то в сумерках крадется. Разглядел, мать честная, Семка! Помнишь, к Нюрке скребся, как кот перед плохой погодой…

В другом месте, тоже в кружке партизан, тренькала балалайка и звонкий голос напевал:

Вечером в штабном шалаше собрался командный состав. Шло расширенное заседание ревкома.

— С такими порядками колчаковцы прихлопнут нас, как мышь в мышеловке, — горячо доказывал собравшимся Мотовилов. — Уж очень вольно у нас.

— А что предлагаешь? — спросил председателя Игнат Первушин.

— Предлагаю вот что: прекратить самовольный уход партизан в деревни. Второе — снабдить всех оружием, у нас пока больше сотни винтовок, наганов и ружей, тринадцать гранат. И, наконец, установить в лагере военный порядок. Наладить занятия.

— Это все верно, — соглашались командиры.

— Да разве понравится мужикам? Разбегутся ведь.

— И пусть. Останутся самые стойкие — боеспособней станет отряд.

Договорились усилить разведку. Не имеющих оружия вооружить деревянными пиками. Начать ежедневное военное обучение. До дому решили отпускать только по крайней необходимости, самовольный уход считать дезертирством.

Наутро во все окрестные деревни ушли разведчики, а по дороге запылили конные разъезды. Василий Пьянков и с ним еще трое мужиков поехали в Николаевку. По дороге от встречного узнали: в селе колчаковцев нет.

В Николаевке разведчиков окружили плотным кольцом мужики и бабы, спрашивали и рассказывали:

— Как вы там живете? Нас тут замучили, ироды. Прошлый раз приехало человек двадцать с офицером — и к Пашке Бобину. Самогонки нахлестались и давай лютовать. Кума Митрия на старости лет старшина саморучно порол. Совсем озверел. Смерти на него нет. И говорит: «До лесных бродяг скоро доберемся. Им это же будет!»

— Ладно, не горюйте, — успокаивал сельчан Василий. — Будет и у нас праздник. А с Пашкой — особый разговор.

На полпути, когда возвращались обратно, повстречался еще один конный разъезд. Остановились перекурить. За разговорами незаметно созрело решение: взять гнутовского старосту и волостного старшину.

— Мне Первушин еще утром говорил взять их, — сказал Василий, поправляя на коне седло. — Да, признаться, не хотелось — мстить семьям будут. А теперь поехали, ребята!

И он легко вскочил в седло.

В Гнутово въехали под вечер. На окраине вилась стайка ребятишек, здесь же на штабеле бревен сидели парни и девушки. Ребятишки, первыми заметив всадников, застыли в испуганных позах, а потом радостно закричали: «Наши едут… Вороненок!» Такая кличка в деревне была у Пьянкова. Всадников обступили ребятишки и парни, передали деревенские новости.

В дом старосты вошли Василий и Поликарп Кузнецов, остальные остались во дворе. Старостиха встретила разведчиков на кухне и, почуяв недоброе, устало опустилась на лавку. Кузнецов остался у порога, а Василий быстро прошел в горенку. Здесь на кровати лежал староста, не ожидавший непрошеных гостей. Пьянков метнулся к изголовью, запустил руку под подушку и, выдернув пистолет, крикнул:

— Ну-ка, господин староста, вставай, приехали…

Жилистая река Прокурова с опозданием дернулась под подушку и, обессилевшая, легла на нее. Весь он сразу как-то сник. Медленно поднимаясь с кровати, сказал жене:

— Не плачь, Патракеевна, не посмеют они меня тронуть.

— А ты вперед не загадывай, — отрезал Василий. — Сам-то посмел — вся деревня от тебя плачет. Собирайся поживей…

— Здесь расправитесь или куда повезете? — спросил Прокуров.

— Судить будем. Перед народом и ответишь, — уже спокойно объяснил Пьянков.

Старосту везли в отряд со связанными руками на его же дрожках. При въезде в Николаевку дрожки оставили за околицей, а четверо партизан двинулись к волостному правлению. Старшина в это время вышел на крыльцо, направляясь домой, и в лоб столкнулся с партизанами.

— А вот, ребята, и сам хозяин, — усмехнулся Василий, спрыгивая на дорогу.

Изумленный старшина попятился и звонко хлопнул дверным засовом. Пьянков нажал на дверь плечом, она не поддалась. Партизаны столпились на крыльце. А когда кинулись к окнам, старшина уже трусил проулком на нижнюю улицу. Здесь и схватили его. Первым догнал бегущего Кузнецов и подножкой сбил с ног. Бобин дернулся, тяжело упал, и по тихому переулку понеслось:

— Ка-ра-ул… уби-и-ва-ют… помогите!

Пьянков, тяжело дыша, сказал:

— Закукарекал, белогвардейский холуй… — И крикнул: — Встать!

В лагерь вернулись в сумерки. Передав старшину со старостой начальнику караула Даниле Леготину, уставшие за день разведчики шли к шалашу командира.

— Вот и охотники вернулись. Где же дичь? — спросил Ефим Верховых, старший конного разъезда, патрулировавшего по дороге Песчанка — Михайловка. — А мы думали, вас колчаковцы прихлопнули.

— Рано хоронишь, Ефим, — ответил Пьянков. — Мы еще по Колчаку поминки справим, а потом уж помирать будем.

Ефим рассказывал:

— Выехали только на Песчанскую дорогу, слышим: кто-то галдит впереди. Я послал Кольшу Чистякова пешим: узнай, мол, кто там. А он со страху и ляпнул: «Человек полсотни колчаковцев чего-то возле дороги ищут». А нас пятеро. Что делать? Гадали-гадали — решились. «Главное, — говорю мужикам, — в нашем положении — создать больше шуму». Выбрали место, где лес обступил дорогу поплотней, и залегли: трое справа, двое слева. Изготовились, ждем. Видим: с десяток солдат телефонную линию тянут, офицер около них крутится, три подводы при них. Ну, думаю, попали, голубчики. Я как гаркнул: «Взво-од… товсь!» А потом колчаковцам: «Руки вверх!» Только офицер и успел стрельнуть.