Джордж Локхард - Наша фантастика № 2, 2001

— Ну ты, закрой глаза и открой рот! — хихикнул парень.

— Фи… — откликнулась Маняша, но глаза закрыла.

— О Великий и Ужасный Древний Бог! — Паренек опустился на колени перед Идолом. — Вот тебе жертва, желаннейшая из жертв…

Идол аж засветился, из маленьких дырочек в центре раскосых глаз ударили тонкие красные лучи, подозрительно смахивающие на те, что выпускают лазерные указки. Рот вспыхнул, засветился, но теперь не еле видимым фосфоресцирующим светом, а ярко-зеленым, с веселеньким салатовым оттенком.

— Где жертва? Кто жертва? Я хочу есть! — шелестело внутри на разные голоса.

— Вот дева юная, невинная! — Рыжий Майк указал на Маняшу эффектным жестом, ну прям как в кино!

— Что? Девица? — Голос внутри Идола приобрел грозный характер.

— Да, девица!

— Невинная?

— Да, невиннейшая!

— Да как ты посмел, презренный, предложить мне после трех тысяч лет голода такие отбросы! — Голос Идола уже не шелестел, он гремел, в такт грозным словам тряслись черные свечи, огонь то разгорался, то угасал.

— Как — отбросы? Это же сама невинность?!

— Вот именно! Или ты, презренный, не ведаешь, что лучшая жертва — это мальчик, первенец? А женщин — женщин предлагают только самым заскорузлым божествам! Но ты, наглец, осмелился привести сюда поганую девственницу, не то что не рожавшую, но даже не очищенную мужским семенем от скверны прирожденной!

— Я, пожалуй, пойду. — Маняша заторопилась, вмиг выбравшись по лестнице из подвала, еще через секунду сверху послышался топот бегущих ног.

Но Рыжему Майку было не до того. Весь в холодном поту, старшеклассник крутил мозгами так и эдак, силясь понять, в чем ошибка. Ведь во всех фильмах и книгах в жертву всегда пытались принести прекрасных принцесс, девственниц… Их спасали благородные герои. Но это в книгах, в кино. Что сказал Идол? «Лучшая жертва — это мальчик, первенец»? Точно… И в «Повести временных лет» от варяга требовали мужского младенца… И в том фильме про древних греков — для хорошего урожая рубали парубка на мелкие кусочки, а потом колосья мазали! Как же его обманули эти проклятые романтики с ихними прынцессами и невинными мурлин мурломами…

— Великое кощунство! — зарокотало из сверкавшей, как ящик на дискотеке, пасти Идола. — Меня, Древнего Свирепого Бога, оскорбили, унизили, предложили презренную деву девственную… О, как я зол!

— Но может быть, я смогу как-то исправить дело? — робко предположил Майк.

— Ты?! Ты… — В рокочущем голосе Идола появилась некоторая задумчивость. — У тебя много братьев?

— Нет, я единственный в семье! — торопливо и с готовностью ответил Майк, стараясь выслужиться перед свирепым божеством.

— Прекрасно, стало быть — единственный, следовательно — первенец… Годен!

Последнее восклицание живо напомнило Рыжему Майку военкомат. По спине побежали мурашки, паренек поежился.

— К чему годен? — с трудом выговорили его непослушные губы.

— Мне в жертву!

— Но я, но я…

— Знаю, ты — переросток, но так и быть, удовольствуюсь твоей кровью и плотью!

— Но… Но… — Майк судорожно искал спасения. — Если ты сейчас заберешь меня, кто будет приносить тебе жертвы потом?

— Ты прав, — согласился Идол, — ты будешь жить и приносить мне новые жертвы… Но сейчас я хочу крови. И ты, мой юный жрец, принесешь мне малую требу, кусочек самого себя!

— Какой кусочек? — Старшеклассник почувствовал во рту какой-то металлический вкус.

— Самый важный, разумеется! Возьми нож!

— Нет, нет!

— Глупый юный жрец! Когда ты принесешь мне в дар свои чресла, великое успокоение придет в твою душу, ты забудешь о земных радостях и сможешь полностью посвятить себя служению Высшему, то бишь мне!

— Нет, я не хочу, не хочу! — кричал Майк, но его руки неожиданно начали действовать сами — они распустили ремень на брюках, расстегнули «молнию», вот эти еще недавно бывшие послушными владельцу руки спускают плавки, несмотря на бешеное сопротивление Майка. Вот правая рука берет со стола нож, такой холодный, такой острый… Левая рука, предательница, оттягивает сморщившийся, словно пытающийся спрятаться мужской аппарат…

Майку показалось, что Идол смачно облизнулся. Нож коснулся кожи. Майку удалось извернуться, крови не пролилось, возникло только омерзительное чувство прикосновения острого. Но вот ужасный нож пошел на второй заход…

— Не-е-ет! — закричал Майк, крутя головой, дергая плечами и извиваясь всем телом в тщетных попытках увернуться от кошмарного орудия пытки.

— Вот он, извращенец! — услышал Майк сверху девичий голос. — Это он!

Через пару секунд в подвал ворвались два здоровяка в бронежилетах. Где Маняша ухитрилась так быстро найти милиционеров, осталось загадкой…

— Точно, смотри, Павло, он себе уже почти все хозяйство отрезал! — удивился один из оперативников.

— Да нет, только начал, — отозвался другой, заламывая Майку кисть руки с жертвенным ножом.

— Совсем эти детишки с ума посходили!

— Это все дискотеки, компьютеры…

— Вы спасли меня, спасли! — воскликнул Майк и бросился обнимать милиционера, благо руки вновь начали ему подчиняться.

— Точно, извращенец. — Оперативник брезгливо оттолкнул от себя Майка. — Ну-ка, пошли, парень!

— Да, да, быстрее отсюда! — заскулил Майк.

— Штаны-то натяни!

Застегивая брюки, Майк заметил, что Идол не только помалкивает, не только не светится, но и вообще стоит себе тихонько, как будто он здесь совсем ни при чем!

— Он сам с собой разговаривал, на разные голоса, — ябедничала Маняша, — хотел меня в жертву принести, уж не знаю, что это такое, но точно — ничего хорошего!

— На попытку изнасилования не потянет, — задумчиво произнес первый оперативник. — Ни эрекции, ни следов спермы.

— Да просто псих! — заключил второй.

— Точно, точно, в психушку его! — поддакнула Мисс Глубокая Глотка. — Пусть его там доктора покрепче привяжут!

Через две недели Майк вернулся из дурдома. С каким-то маловразумительным диагнозом, который даже на отмазку от армии не сгодился. Короче — здоров. Дела на него тоже заводить не стали…

Вернувшись, Рыжий Майк обнаружил, что все-все из его подвала растащили. Кто спер Идола, Майку так и не удалось выяснить. Сосед дядя Толя, торговавший на рынке, припомнил, что видел иностранца, проносившего мимо дяди Толиного места какую-то старую статуэтку с отбитыми крыльями — видно, купленную там же, на рынке…

Зато Маняша после того случая быстро расцветала. Теперь за ней закрепилась слава первой красавицы на деревне, как-никак хотели в жертву принести, да только принцы спасли. Кажется, ее даже пригласили на какой-то конкурс — то ли большеногих, то ли длиннобюстовых…