Маргарита Анисимкова - Каменный пояс, 1979

1951 года рождения. Участник VII Всесоюзного совещания молодых писателей в Москве. Окончил Ленинградский театральный институт. Первые рассказы — «Трехдневки», «Не хуже людей», «Багаев, большая деньга, далекая фирма и высокое небо», «Вилась веревочка» — опубликованы в журнале «Наш современник». Для прозы молодого автора характерно внимание к сложным нравственным проблемам и коллизиям, утверждение истинной человечности.

Он никому не сделал ничего плохого. Никому. Никогда.

Ребятня прилипала к забору и смотрела в щели на невидаль. Не где-нибудь в зверинце, а там, в огороде, вышагивала длинноногая, чудаковатая птица, рылась клювом в ботве, что-то отыскивала и, задрав голову, сглатывала. Сквозь изгородь просовывались маленькие руки с зерном, хлебным мякишем. Журавль подходил и, щекоча ладони, склевывал, что давали.

Улететь он не мог. Правое его крыло топорщилось, и при взмахе виделось, как оно изломано, согнуто, будто рука в локте.

И когда высоко в небе проплывали величественные и забавные уголки, Журка бежал за ними вдоль огорода, хлопал крыльями и неистово, словно требовал справедливости, курлыкал. Ребятишки всей душой помогали любимцу, поднимались на цыпочки, тянули головы вверх, и казалось, еще чуть-чуть, и Журка взлетит, но этого «чуть» не хватало. Журка добегал до противоположной изгороди и еще долго бил крыльями и кричал вслед улетающей стае.

— Все равно он когда-нибудь улетит, — упрямо выводил какой-нибудь побольше и поделовитее. — Крыло выправится. Кормить надо лучше.

— Конечно! Поправится, наберется сил и улетит, — соглашались наперебой остальные.

Юрку тоже очень хотелось, чтобы его Журка смог летать, взвился бы однажды над огородом и встал во главе одного из уголков. Юрок был бы только рад, хотя, признаться, и жалко… За лето он привык к Журке, сдружился с ним. Играл, кормил его, на ночь запирал в сарай, где из камыша и травы устроил ему гнездо. И с тех пор, как появился у него журавль, все в квартале, даже взрослые, стали к Юрку внимание проявлять; интересуются всегда: ну как там твой Журка?

Юрок даже приосанился, посерьезнел. А как же? На его плечах забота и ответственность. И жизнь на глазах у людей. Они ведь с Журкой почти артистами стали. Да! Только выходит Юрок в огород, как за забором: «Журка, клюнь! Клюнь, Журка!». Юрок неторопливо, с форсом снимает кепку, наклоняется, и Журка — раз! — долбанет его клювом в затылок. Часто Журка бывает чересчур старательным и клюет так, что голова трещит, но Юрок терпит. Зато другим радостно! Сморщась, почешет затылок, потрясет головой прикрякивая и улыбнется: мол, мозги набекрень, а приятно. А ему и правда — приятно! За забором смех, просят еще, головы в щель суют, кричат:

— Журка, меня клюнь!

— Пусть лучше меня!..

Расставаться с другом всегда тяжело. И все-таки, когда бежит Журка за стаей и кричит, Юрку, может, больше других хочется, чтоб он полетел. И крик этот сносить Юрку не по силам. Он закусывает губу и тужится, едва сдерживая слезы, и виноватым себя отчего-то чувствует.

— Давай-ка, брат, домой за уроки, — зовет с крыльца отец, — Поиграл — хватит. Ты теперь школьник, надо заниматься, а Журка подождет.

Он стоит в грубом, толстом свитере, усатый, большой, сильный. Юрок любит отца и гордится им. Он настоящий охотник! У него не двустволка, как у других, а карабин с оптическим прицелом, и полозья широких лыж покрыты тонкой оленьей шкурой. Он подолгу, месяцами, живет в тайге. Он сильный, добрый, спокойный. Лишь однажды видел Юрок, как разозлился он, вспылил.

Юрок играл с сусликом Сосей на улице. Подошел пьяный сосед дядя Шура, «пошутил» — ткнул папиросой суслику в нос, только Сося увернулся, не будь дураком, цапнул шутника за палец. Дядя Шура взбесился, схватил Сосю, ну и… об землю. Юрок заплакал, вышел отец, увидел Сосю, помрачнел — и дядя Шура летел кубарем аж до своих ворот.

Юрок заманивает журавля в сарай, приговаривает: