Владимир Стасов - Поход наших эстетиков

Я думал, что наши эстетики ничем уже более меня не удивят. В продолжение последних лет ими высказывалось столько изумительных суждений по поводу новой русской школы живописи, что казалось, к этому нечего уже прибавить. Однако оказалось, что можно. Да еще какой они прибавили материал — совершенно экстренный, нежданный-негаданный. Выставки нынешнего года, передвижная и академическая, послужили поводом некоторым из самых убежденных эстетиков наших, поводом и сигналом к новому походу против всегдашнего их врага — нового русского искусства и новых русских художников. Но какие при этом употребляются ими приемы — просто на диво!

Что бы вы сказали про человека, который, желая нанести удар своему противнику, объявил бы, что тот умер, что его более нет на свете, что он достоверно это знает, потому что сам, своей собственной особой, присутствовал на его похоронах, а место его на службе уже замещено и занял его именно вот такой-то. «Да что, брат, ты болен, что ли, и слеп или спятил?» — спросит его каждый. Так-то вот и с нашими эстетиками. Они вдруг печатно объявляют, что их враг, новая русская школа приказала долго жить (и, дескать, слава тебе господи: давно пора!), а место ее занято теми, кто получше и почище. Откуда это, как, почему, зачем провозглашают это эстетики?

Пожалуй, иной не поверит, усомнится, меня же обвинят в напраслине. В таком случае не угодно ли прочитать следующие строки из недавно напечатанных статей. «Кто не помнит, — сказано в одной из них, — времени, сравнительно недавнего, когда преобладающим явлением в русской живописи был так называемый реализм… Выражению „реализм“ мы придавали совершенно фальшивое значение чего-то узкоконкретного, случайно выхваченного из жизни и действительности, без всякой осмысленности, — одним словом, чего-то посредственного и мелкого. И, действительно, на этой печальной дороге русская живопись находилась еще весьма недавно… Голая правда — вот лозунг этого направления; голая правда в технических приемах, т. е. в точной передаче действительности, в рисунке, в композиции, в колорите, без всякой искусственности, без определенной манеры и школы, без красоты… Однако господство этой школы продолжалось сравнительно недолго. Свою бессодержательность она скоро обнаружила, в ней не было залогов развития. Элемент реализма мало-помалу расширялся, в него вошло понятие о художественной правде и красоте. С тех пор русское искусство пошло по новой дороге, двигаясь вперед довольно скоро». Все это и многое другое, тому подобное, высказывает В. В. Чуйко в одном из последних нумеров «Художественных новостей».

Читаешь и глазам своим не веришь. Да правда ли, что новая школа живописи сошла со сцены, что реализм — главная ее нота и задача — оказался ложен и уступил место чему-то другому, что «народно-бытовые сцены потеряли интерес для современного русского художника»? Нет, наоборот, наша реальная школа здравствует и процветает, как только возможно желать ей, а в своих произведениях проявляет всю прежнюю силу и талант, а иногда возвышается до созданий, превосходящих по силе и глубине и многие прежние. Например, вспомнив хотя недавно великолепную картину Репина «Не ждали» или недавний превосходный по таланту и реальности рисунок Сурикова «Острог» — эту печатную иллюстрацию к рассказу Льва Толстого «Бог правду видит, да не скоро скажет». Неужели все это-то и есть отсутствие «залогов развития»?

Русская новая школа погибает, русская новая школа сходит со сцены! Между тем, не говоря уже о всех других талантливых наших живописцах, довольно было бы одних-двух таких людей, как Владимир Маковский и Прянишников, чтобы школа существовала и представляла собой нечто в высшей степени значительное! Где видел автор крушение реализма, когда все, что только есть лучшего, талантливейшего, могущественнейшего между современными русскими художниками, только им и живет, только к нему и стремится! Но даже и мыслимо ли это нашему оригинальному, нашему великолепному «реализму» погибнуть и стушеваться со света, когда вся наша литература, все наше общество во всех лучших своих стремлениях им проникнуты до мозга костей? Чтобы новым нашим художникам вдруг отступиться от реализма, для того им надо было бы наперед засесть по кельям, запереться на сто замков, заткнуть паклей все двери и окна, заклеить каждую щель, чтобы туда не проникало ни единого луча солнца, ни единой струи свежего воздуха. То, чего бы нашим эстетикам хотелось, то, за что бы они с восхищением дали бы себе отрубить хотя пять пальцев из десяти, а пожалуй, и обе руки — это, чтобы мы сделались слепы и глухи, чтобы мы ничего не видели, не понимали и не ощущали из того, что в самом деле есть на свете, чтобы мы только «восхищались» и били в ладоши, чтобы мы стали, говоря словами Пушкина, «хладными скопцами» и сердцем, и душой, чтобы ничто нас не волновало и не поднимало на дыбы, чтобы мы только и думали об одном, о том, что выдумано, чтобы мы только «поклонялись прекрасному» и молчали, как рыбы. Так нет же, никогда не бывать этому. Сила и правда останутся в нас жить вечно, ощущение не замрет, негодование не замолкнет и искусство наше не наполнится одними только праздничными фальшивыми гирляндами из бумажных цветов. Если бы даже наши художники, какие только есть теперь налицо, вдруг все разом изменились до корней и стали вдруг нелепыми жрецами одной «чистой красоты», останется еще в резерве вся литература, которая не замолкнет и не иссякнет.

Нет, эстетикам еще рано торжествовать победу, еще рано трубить в трубы, рано бить отбой.

«Русский реализм бессодержателен»! Как так? Если есть между всеми новыми европейскими школами школа, страстно наполненная содержанием, только к нему и стремящаяся, так это именно русская. Сто раз везде писано и переписано об этом; не только все лучшие русские художники в своих письмах из-за границы постоянно это твердят, а с ними вместе и интеллигентнейшие из наших критиков, но сами иностранцы признают это. Нам в этом завидуют, на нас указывают, как на тех, кто нынче пролагает истинные художественные пути. Только одни наши эстетики этого не видят. Им нужно такое искусство, которое никого и ничего не затрагивает, ничего не шевелит, ничего коренного в душе не поднимает и только балует формами и красками. Вот то — искусство настоящее, вот то — искусство с содержанием!

В своей нелюбви ко всему живому, чувствующему и бьющемуся пульсом, а зараз тоже и ко всему истинно национальному наши эстетики не хотят видеть и огромных успехов новой нашей школы в колорите, в изяществе красочных и световых эффектов. Нынче с каждым годом картины передвижников становятся все колоритнее, цветнее, но не в выдуманных и преувеличенных, а в правдивых тонах, — но это эстетикам остается неизвестно. Они высокомерно проходят мимо, ничего не замечая.