Андрей Дашков - Наша фантастика, №3, 2001

Из насыпи торчала нога в высоком коричневом ботинке. Ник присел на корточки, откинул за плечо висевший на шее респиратор и начал обеими руками осторожно разгребать податливый песок. Ром, опустившись на колени, устроился рядом и тоже взялся за дело. Они работали молча и сосредоточенно, и лишь когда из песка появилось лицо — желтая высохшая маска с черной щетиной на щеках, оскалом зубов и пыльной кожей закрытых век, — Ник, отшатнувшись, сел, вытащил из нагрудного кармана помятую пачку сигарет и сказал:

— Это Ползун. Мой предыдущий напарник.

Ром промолчал. Он знал, что раньше Ник ходил с Ползуном и что Ползун пропал под обвалом. Доползался.

Несмотря на жару, Ром вдруг почувствовал озноб и невольно поежился, глядя на скорченное тело в синем комбинезоне. Ползун не добрался до верха гряды.

«А мы доберемся?» — подумал он и взглянул на Ника. Ник угрюмо курил, и лицо его было серым от песка.

Шуршал песок, застыло в вышине слепое небо, и не верилось, что еще и двух суток не прошло с того момента, когда он, Саня Романенко, Ром, встретил Ника в шумной вечерней забегаловке у моста. Какие денечки провели они вместе на распроклятых Балканах, в добровольческом батальоне! Не приведи господь повторения тех денечков… Пестрые были денечки, шальные, залитые кровью, пропахшие гарью, переполненные неистовым треском автоматных очередей и грохотом взрывов и криками, криками… А потом вздрогнуло, покачнулось ярко-синее балканское небо, с гулом обрушилось на голову, и увидел он над собой грязного потного Ника, беззвучно шевелящего черными губами.

Долго потом вспоминались ему кровавые эти Балканы, метался на койке в госпитале, просыпался от боли и вновь погружался в полубред-полусон. Выкарабкался все-таки, отлежался, вернулся в родной город в украинских степях. Полез было в коммерцию, но хватка оказалась не та; подался на завод — быстро надоело, чего-то другого хотелось; нанялся в охранники к «новым богачам» — невыгодное оказалось дело, стреляли часто, а однажды чуть не сожгли вместе с офисом. Может быть, поэтому устроился в конечном счете в пожарную охрану, благо здоровье уже позволяло, организм справился с последствиями контузии — молодость есть молодость. Платили не очень, но все-таки приемлемо. Если бы еще цены не росли чуть ли не каждый месяц… Худо-бедно, а у отца с матерью на шее не сидел, на пару стаканчиков в выходные хватало. Хотя, конечно, разве это деньги — если хватает на пару стаканчиков?..

А Нику, вероятно, подвалила удача. Потому что он, сидя за столиком у окна забегаловки, пил не дешевую настойку, от которой наутро трещит голова, а хлебал коньячок словно воду. Словно жажду заливал, да все никак не мог залить.

Встреча у них получилась отменной. Вся забегаловка притихла, когда они молча крепко обнимались — уразумел пьющий люд, что не просто собутыльнички встретились после недельной разлуки, что тут нечто иное, серьезное…

Потом Ник поил его коньяком, и они говорили, говорили, и все никак не могли наговориться. Было им что вспомнить, было кого помянуть.

К полуночи, захватив с собой бутылку, выбрались из духоты и табачного дыма под блеклые городские звезды, спустились к реке и устроились на камнях у самой воды. Помолчали. Изредка с гулом катили по мосту поздние троллейбусы, доносилась разухабистая музыка из ресторана за рекой. Вот тут Ник и предложил дело на двоих.

Чем дольше Ром слушал сбивчивые слова боевого друга Коляна Яцука, тем трезвее становился. Выслушав, машинально приложился к бутылке; не почувствовал вкуса коньяка — задумался, соображая.

Ник поведал об интересных и удивительных вещах. Буквально в километре отсюда, за рекой, за серыми сараями деревообрабатывающего завода, в одном из зданий, помнящих, наверное, еще бегство Мазепы, размещалась некая частная контора, совершенно не рекламирующая свою деятельность. А деятельность конторы заключалась в организации восхождений на песчаную гряду, расположенную неизвестно где: в Каракумах? Сахаре? Гоби? «Может быть, даже она вообще не здесь, не у нас», — как-то странно сказал Ник, и Ром не сразу понял, что подразумевал тот под этими словами.

Условия восхождения были просты. Две команды из двух человек каждая начинают путь от подножия к гребню по склону гряды; одна пара не видит другую — их разделяет достаточно большое расстояние. В кармане комбинезона каждого соревнующегося — две какие-то питательные плитки, у пояса — единственная фляга с водой. Задача: успеть подняться как можно выше, опередив соперников, прежде чем кончится продовольствие и иссякнут последние силы. Чем ближе к вершине гряды сможешь подняться — тем больше будет вознаграждение каждому из обоих победителей.

Любому клиенту конторы давалась возможность три раза попытать счастье на склоне. Только три раза.

— Им реклама ни к чему, — говорил Ник. — Отбоя не было бы от желающих — платят прилично. Каждый втихаря ищет себе партнера и отваливает после своих трех попыток. Так меня Ползун разыскал, мы с ним уже после тебя давали жару хорватам. Вкатили нам в этой конторе по уколу — и очнулись мы с ним уже там, у подножия. И полезли. Но прокололись. Я прокололся — провалился в яму. Представляешь, что-то невероятное: сверху песок, а под ним вдруг — яма. Не может такого быть, понимаешь? Ползун меня полумертвого вытащил, откачал… Потом лезли уже без питья и жратвы, на одном упрямстве. Попали в оползень, скатились вниз… Опять полезли. Я вырубился, тогда и Ползун отступил. Сунул мне таблетку, сам глотнул — и очухались опять в конторе. Проигравшие. И сразу записались на второй круг. Теперь уже я ученый был, осторожничал, каждый шаг обдумывал. Эх, Санек! Словами не передать, это видеть надо — ни с того ни с сего срывается песчаная лавина, мчится вниз, а разрастается вверх, сбивает с ног… Я-то успел откатиться, меня только краем задело, пронесло с километр и отбросило, а Ползун в самую струю угодил, а потом, наверное, провалился в яму, как я в первый раз. Представляешь, Санек, — никаких следов. Тишина, песок — и никаких следов. Я весь этот пляж кругом облазил, матерился на чем свет стоит, звал — бесполезно. Понял: ни Ползуна, Юрой его звали, ни денег. Только потом, в конторе, узнал: выиграл. Потому что те двое, соперники наши, вообще не вернулись…

Все реже разносился над сонной водой гул троллейбусов. Музыка стихла, раздавленная ночным небом. Пыльный степной город погружался в короткий беспокойный сон, неуютный город с нищими у соборов, попрошайками у гастрономов, упившимся людом под стенами забегаловок, ворьем в толчее вещевых рынков, похмельными тупыми трудягами у заводских проходных…

— Пойдешь со мной, Санек? — Ник глотнул и передал Рому бутылку. — У меня последний шанс.