Жюль Верн - Эдгар Поэ и его сочинения

В такие минуты я не мог не заметить и не удивляться необыкновенной аналитической способности Дюпена……

Он становился рассеян и даже холоден, смотрел неопределенно в даль, и голос его, богатый тенор, переходил вдруг в головные звуки…»

Потом, прежде чем Поэ начинает свою новеллу, он рассказывает, каким образом Дюпен приступал к своему оригинальному анализу.

«Почти каждый человек, говорит он, иногда разбирает свои мысли, припоминает, каким путем дошел он до известных заключений. Это занятие иногда очень интересно, и тот, кто еще не привык к нему, удивляется несвязности своих мыслей и несходству между точками отправления и достижения».

«Однажды ночью мы бродили по длинной, грязной улице, недалеко от Пале-Рояля. Каждый из нас, по-видимому, был погружен в свои собственные мысли, так что почти четверть часа прошло у нас в молчании. Вдруг Дюпен вскричал:

— В самом деле, он премаленький человек! его место скорей в Théatre des Variétés!

— Без всякого сомнения, — отвечал я, не думая и не замечая сначала, как странно соответствовало это замечание моим невысказанным мыслям. Через минуту я пришел в себя и очень удивился.

— Дюпен, — сказал я серьезно, — этого я решительно не понимаю. Признаюсь без обиняков, что я просто поражен и едва верю своим чувствам. Как могли вы догадаться, что я думал о…

И я остановился, желая убедиться, действительно ли он догадался, о ком я думал.

— О Шантильи? — сказал он; — зачем я прерываю ваши мысли? — Вы сами думали о том, что с его маленьким ростом вовсе не идет играть трагедии.

Я действительно в ту минуту думал об этом. Шантильи был прежде сапожником в улице Сен-Дени, всегда отличался страстью к театру, и теперь взял на себя роль Kсepкса в трагедии Кребильона.

— Ради Бога, Дюпен, скажите мне, каким образом вы отгадали мои мысли?»

Как видите, начало довольно странное. Тут начинается спор между Поэ и Дюпеном, и последний, перебирая мысли своего друга, показывает их последовательность в нисходящем порядке: Шантильи, сапожник, Орион, доктор Никольс, Эпикур, стереотомия, мостовые, продавец фруктов.

По-видимому, эти мысли не имеют между собой никакого отношения; и между тем Дюпен показывает их связь.

И в самом деле, продавец фруктов сильно толкнул Поэ, проходя мимо приятелей по улице; Поэ поскользнулся, ступил на шатающийся камень и ушиб себе ногу, проклиная скверную мостовую. Когда они проходили ту часть улицы, где пробуют устроить деревянную мостовую, Поэ невольно пришло на ум слово стереотомия, а за ним невольно он перешел к мысли об атомах и о теориях Эпикура. Между тем, незадолго до того, он говорил об этом предмете с Дюпеном, и тот сказал ему, что последние открытия доктора Никольса по космогонии подтверждают теории греческого философа. Думая об этом, Поэ невольно поднял глаза по тому направлению, где было созвездие Ориона. Латинский-же стих:

можно отнести к слову Орион, которое прежде писалось Urion, а стих этот недавно был применен к Шантильи одним критиком.

«Об этом ходе мыслей ваших, — заметил Дюпен, — я догадался но улыбке, которая пробежала по вашим губам. Вы думали об унижении, которому подвергся бедный сапожник. До тех пор вы шли согнувшись, и вдруг выпрямились. Я убедился, что вы думали о крошечном росте бедного Шантильи. Тогда я прервал ваши размышления, чтобы заметить вам, что этот Шантильи — несчастный выродок, и что настоящее его место в Théatre des variétés.»

Неправда ли, как остроумно и ново? До чего может дойти человек, одаренный такой наблюдательностью, как Дюпен, это мы сейчас увидим.

В улице Morgue произошло ужасное убийство; пожилая дама, г-жа l'Espanaye и дочь ее, жившие в четвертом этаже одного дома на этой улице, были убиты в три часа утра. Несколько человек свидетелей, между которыми были: итальянец, англичанин, испанец и голландец, услышав страшные крики, бросились к этой квартире, выломали дверь и увидели, что из двух жертв одна была задушена, а другая зарезана бритвой, которая лежала тут же, вся в крови. Окна и двери были тщательно заперты, так что нельзя было догадаться, каким путем скрылся убийца. Самые тщательные розыски полиции не привели ни к чему, и, казалось, ничто не наведет ее на следы преступления.

Это ужасное дело, покрытое непроницаемой тайной, очень интересовало Огюста Дюпена; он решил, что для того, чтобы разъяснить это дело, обыкновенные средства недостаточны; он был знаком с префектом полиции, который и уполномочил его отправиться на место преступления, чтобы исследовать дело.

Поэ пошел вместе с ним. Дюпен, с одним жандармом, внимательно осмотрел улицу Morgue и дом, в котором совершено было убийство. Потом он отправился в комнату, где еще лежали оба трупа. До позднего вечера осматривал он все, ни говоря ни слова, и, возвращаясь домой, зашел на несколько минут в редакцию одной ежедневной газеты.

Целую ночь он просидел очень тихо и ничего не говорил; только на другой день в двенадцать часов он спросил своего товарища, не заметил ли он что-нибудь особенное на месте преступления.

«Я жду одного человека, — сказал он потом, — который хотя, может быть, и не сам преступник, но непременно замешан в этом деле; очень возможно, что он невинен в этом ужасном преступлении… Я жду этого человека с минуты ни минуту. Если он придет, то необходимо будет задержать его. Вот пистолеты; мы оба знаем, к чему они служат, когда обстоятельства этого требуют».

Представьте себе, как поражен был Поэ этими положительными словами! Тогда Дюпен объявил ему, что если полиция, которая в квартире г-жи l'Espanaye разбирала пол, потолок и стены, не могла объяснить прихода и бегства убийцы, то он, действуя совершенно иначе, знает как достичь цели. И действительно, роясь во всех углах и преимущественно возле заднего окна, которое должно было служить проходом убийце, он открыл пружину; пружина эта, дурно прибитая заржавленным гвоздем, могла закрыться сама собой и придержать окно, которое беглец, выскочив, захлопнул, вероятно. Недалеко от этого окна висела веревка от громоотвода, и Дюпен не сомневался больше в том, что по ней-то и слез убийца с этой вышины.

Но недостаточно было знать, каким путем скрылся преступник; это нисколько не объясняло, кто именно совершил преступление. Деньги в квартире оставались нетронутыми, и это убедило Дюпена в том, что не воровство было причиной убийства.

Тогда Дюпен обратил внимание своего друга на факт, упущенный в показании свидетелей.

Свидетели, прибежавшие во время преступления, ясно слышали два голоса; все признали в одном из них — голос француза, в этом не было сомнения; что же касается до другого, резкого и грубого голоса, то никто из свидетелей не мог определить, какой нации человеку он принадлежит.