Николай Добролюбов - Русская цивилизация, сочиненная г. Жеребцовым

Гораздо более интереса представляет для нас другая задача: уловить те начала, которыми руководился автор в своей книге, проследить ту систему мнений, которой он следовал, изобразить тенденции, для выражения которых послужила ему история русской цивилизации. Мы уже коснулись в первой статье взглядов автора на современную цивилизацию в Европе и в России; не мешает рассмотреть и то, путем каких исторических выводов дошел автор до своих оригинальных заключений. Не мешает это и потому, что изложение взглядов и приемов г. Жеребцова может показать, какие понятия возможны еще у нас даже между людьми, принадлежащими к образованному классу общества, путешествовавшими по разным странам Европы, читавшими и узнавшими кое-что, – хотя и поверхностно, – и умеющими написать по-французски два толстых тома о предметах, вызывающих на размышление. Но, кроме этого специального интереса, взгляды г. Жеребцова имеют и более общее значение: мы уже имели случай заметить, что мнения, излагаемые им, близко подходят к системе взглядов целой партии, к которой г. Жеребцов сам причисляет себя. Общие положения г. Жеребцова не им выдуманы; ему лично принадлежат только ошибки и неуменье развить эти положения. Вот почему мы и оставляем в стороне его личные промахи и решаемся обратиться к тому, что является в книге его еще не по ошибке и неведению, а намеренно, вследствие принципов, принятых автором.

Противодействие ложной идее, старающейся утвердиться посредством ложного толкования фактов, – составляет, по нашему мнению, одну из важнейших обязанностей современной критики. Ложь, облекающаяся покровом научного, серьезного изложения и несколькими блестками либеральных тенденций, всегда и везде опасна, но особенную опасность представляет она в наше время у нас. Мы только что успели еще понять превосходство мысли и науки пред грубою силой и потому рвемся неудержимо ко всему, что имеет хотя вид чего-то мыслящего, хотя только претензию на разумность. Мы так разучились рассуждать, что теперь готовы, разинув рот, слушать всякое рассуждение и приходить от него в восторг только потому, что это все-таки резонное рассуждение, а не бессмысленно заданный урок, который мы должны бессмысленно выучить. Понятно, что в таком состоянии мы беспрестанно подвергаемся опасности сделаться жертвою ловкого шарлатана, который вздумает заговорить нас. Так, при первом вступлении в жизнь, попадаются в сети мошенников неопытные юноши, которых все воспитание строго сообразовалось с одним великим принципом: «Не рассуждать!»

Полное, грубое невежество, презирающее мысль и правду, вовсе не опасно в наше время: над ним уже всякий смеется, зная, что время преобладания грубой силы прошло невозвратно. Сами противники знания и прогресса очень хорошо понимают это и стараются достигать своих целей, прибегая к помощи того же знания, которое они так не любят. Таким образом, знание становится в их руках орудием их личных стремлений; истина признается там только, где она удовлетворяет их вкусу, согласна с их выгодами. Собственно говоря, им до истины и дела нет; им нужно только как-нибудь порезоннее вывести свои результаты, заранее уже готовые, – и это очень часто им удается благодаря тому, что для человека вообще очень трудно бывает отрешиться от личных пристрастий и искать только истины.

Особенно легко впасть и ввести других в заблуждение при исследованиях исторических. История представляет собою то же разнообразие, отрывочность и смешанность разных элементов, какие представляются нам и в самой жизни. Поэтому здесь – чего хочешь, того просишь: можно найти данные для подтверждения какой угодно теории. И даже уличить в неправде трудно, потому что итоги фактов не подведены окончательно и группировку их в наших книжках довольно еще бесхарактерна. Невольно соблазняется даже самый добросовестный исследователь и объясняет факты по тем философским убеждениям, какие уже составились у него в голове. Трудно найти человека, который бы занимался историческими изысканиями, вовсе не предполагая, что из них выйдет, – опровержение ли его убеждений или подтверждение их. Чтобы достигнуть этого, надобно стать выше всех человеческих пристрастий. Можно, конечно, желать этого; но нельзя слишком строго требовать от всякого, занимающегося историею.

Зато можно от каждого требовать по крайней мере добросовестности пред самим собою. Пусть человек приступит к своим занятиям, не вполне свободный от известных идей, заранее им усвоенных; пусть у него вначале будет даже желание разработать факты именно для подтверждения этих идей. По пусть он не простирает пристрастия к своим идеям до того, чтобы для них искажать факты и прибегать к обману. Как бы ни был человек ослеплен пристрастием, но в глубине его сознания всегда остается еще некоторое чувство истины, которое может вывести его на прямую дорогу. Даже мать, желающая превознести и возвеличить детей своих, – может быть приведена к убеждению в их негодности, если ей беспрестанно будут представляться факты, свидетельствующие об их дурном поведении. Тем скорее может и должен повить истину ученый, видя, что факты вовсе не благоприятствуют убеждениям, составленным им заранее. Если человек признает факты и все-таки упорствует в том, что этими фактами опровергается, – это уже явный признак некоторого помешательства или природного идиотства. В пример подобного упорства мы можем привести анекдот, недавно слышанный нами. Один ученый хотел каким-то особенным способом добыть калийную соль. Опыты его не удались: что-то такое получилось, но в этом нем-то калия вовсе не было. Тем не менее ученый остался в полном убеждении, что добытое им что-то было – именно калийная соль; он был очень доволен и рассказывал о результатах своих опытов таким образом: «Я наконец успел добыть калийную соль, и замечательно, что эта соль вовсе не содержит в себе калия!» Такого рода упрямцы безвредны: помешательство их обыкновенно бывает кротко и простодушно. Но настоящую язву общества составляют упрямцы другого рода – недобросовестные. Эти поступают обыкновенно так: если им представляется пять фактов – один в пользу их мнения, один сомнительный и три против них, – то они последние три бросят, сомнительный переделают на свой лад и с особенным ожесточением налягут на тот один, который для них выгоден. С этакими господами нечего уже делать: их не урезонишь, потому что они не хотят убеждения, не хотят правды, а видят и знают только то, что им выгодно. Такого рода обращение с наукою действительно неблагородно и заслуживает того, чтоб быть выведенным на чистую воду. И само собою разумеется, что вывести его можно не простым пересмотром частных погрешностей, а показанием того, как различные неправды исследователя цепляются за одну главную ложь, положенную им в основание своих изысканий.