Николай Добролюбов - Постановления о литераторах, издателях и типографиях

Давно уже замечено одно из качеств, не совсем с хорошей стороны характеризующее нашу публику. Это качество состоит в совершенном равнодушии к познанию тех законов, под которыми мы живем. Юридическое образование распространено у нас так мало, что нередко приходится встречать людей, специально интересующихся какой-нибудь частью и не имеющих понятия о законах, к ней относящихся. Объясняют это тем, что у нас все общественные деятели разделяются на два разряда: одни действуют не своим умом, а по чужому указанию, следовательно, не имеют надобности справляться с законами; другие привыкли в своих действиях руководствоваться произволом и личными соображениями, более или менее посторонними закону, следовательно, в законных соображениях тоже мало имеют нужды. Но если мы и примем в известной мере справедливость этого объяснения, все-таки мы не вполне еще объясним вопрос. Объяснение это может относиться только к лицам служащим. Но не надо забывать, что большинство населения в государстве составляют не те, которые применяют законы, а те, с которыми по законам поступают. Эти-то последние почему же не интересуются законами? Или и они держатся того мнения, что закон ничего не значит, а [1]главное дело – воля исполнителей, по пословице: «Не бойся суда, а бойся судьи»?.. Но ведь такое мнение не должно бы существовать в благоустроенном обществе. Если же оно существует, то общество само же должно позаботиться о том, чтобы уничтожить его. Но как уничтожить?..

«Самое верное, самое действительное средство – литература», – кричат в последнее время. Мы бы согласились с этим, если бы заметили в кричащих более серьезное изучение условий и принадлежностей литературной деятельности в нашем обществе. А то ведь и в отношении к литературе у нас существует то же совершенное юридическое неведение, как и о множестве других предметов. Говорят о литературе, восхищаются ее успехами, бранят ее, и все это так, по капризу, с ветру; никто не хочет заняться серьезным изучением предмета, вникнуть в сущность его, никто не любопытствует даже заглянуть в законы, которыми литература ограждается! А все кричат на разные лады – то уж очень неблагоприятно для литераторов и журналистов, то чересчур уж лестно для общего развития и громадного влияния литературы. Кто сам пишет – а кто же теперь не пишет? – тот большею частию смотрит несколько мрачно: зачем его статья не напечатана? Зачем долго не помещается? Отчего не в том виде явилась она в свет, как он желал? Я, говорит, изложил лучшие свои соображения, самые заветные мои думы именно в этих строках; а их-то и нет в напечатанной статье. Вы, говорит, варвары, вы губители авторских талантов и благородных стремлений, и пр. [2]и пр. Другие, напротив, ужасно довольны современной литературой: какие вопросы подымаются, какие благородные мысли высказываются, как расширился круг действия литературы, какое влияние имеет она на исправление существующих недостатков, на принятие новых мер для общественного устройства, и т. д. и т. д. И все это говорится большею частию понаслышке, без серьезного вникания в дело, потому что кричат ныне о литературе даже такие господа, которые ничему не учились и ничего не читали. Иной выписывает журналы только для того, чтоб иметь удовольствие каждый месяц бранить издателей за то, что журналы поздно выходят. «Нет никакой возможности выписывать: небрежно ведут дело, чуть не месяцем всегда опаздывают!.. Опаздывают, опаздывают!..» – кричит он – и более знать ничего не хочет… А другой считает обязанностью восхищаться тем, что много новых журналов появляется, и готов ожидать от этого чуть не государственного переворота… [3]Разноголосица страшная, и никто не хочет уяснить себе дело серьезным изучением тех незыблемых оснований, без которых у нас не может существовать никакая литературная деятельность. Постыдное равнодушие к изучению законов обнаруживается и здесь во всей своей силе…

При таком положении дел истинным благодеянием может служить книжечка «Постановления о литераторах и пр.». Она составляет не что иное, как извлечение важнейших правил из Цензурного устава и дополнительных к нему постановлений, вошедших в первое продолжение «Свода законов». Такое извлечение чрезвычайно облегчает знакомство с цензурными постановлениями, если кто захочет узнать их существенные основания. Не всякому захочется, да и не всем удобно рыться в «Своде законов» и в его продолжениях, чтобы изучить все подробности узаконений, относящихся к литературе. А здесь, в маленькой книжечке, предлагаются публике главные статьи этих узаконений, вполне достаточные для того, чтобы ознакомиться с характером нашей цензуры. Конечно, в делах человеческих никогда не бывает полного соответствия с идеалом, и потому знание того, что должно делаться, еще не вполне соответствует наглядному познанию того, что делается. Но во всяком случае – то, что делается, не находя себе оправдания в законе, есть только случайное уклонение, истинный же характер известной деятельности всегда более или менее определяется законодательством. Вот почему издание книжки «Постановления о литераторах» мы считаем очень важным и полезным для распространения в публике истинных понятий о настоящих условиях нашей литературной деятельности.

Желая по возможности содействовать распространению этих понятий, мы представим здесь извлечение некоторых правил, напечатанных в книжке, относительно цензурных условий напечатания статей и книг.

По общему цензурному правилу, дозволяются к печатанию «книги и статьи всякого рода, на всех языках», равно как «эстампы, рисунки, чертежи, планы, карты, а также и ноты с присовокуплением слов»; могут быть они запрещены только в следующих случаях (§ 3):

Когда в оных содержится что-либо клонящееся к поколебанию учения православной церкви, ее преданий и обрядов или вообще истин и догматов христианской веры.

Когда в оных содержится что-либо нарушающее неприкосновенность верховной самодержавной власти, или уважение к императорскому дому, и что-либо противное коренным государственным постановлениям.

Когда в оных оскорбляются добрые нравы и благопристойность; и

Когда в оных оскорбляется честь какого-либо лица непристойными выражениями или предосудительным обнародованием того, что относится до его нравственности или домашней жизни, а тем более клеветою.

Руководствуясь этими правилами, цензура «обращает особенное внимание на видимую цель и намерение автора и в суждениях своих принимает всегда за основание явный смысл речи, не дозволяя себе произвольного толкования оной в дурную сторону».