Владимир Гаков - Брюс Стерлинг, зав. агитпропом

Роман назван так — «Дифференциальная машина», хотя, с корректировкой на сюжет, название можно перевести и как «Двигатель различия» (по аналогии с двигателем прогресса). Это еще одна «альтернативная история», которая отделилась от истории всем известной и пошла своим путем в конце прошлого столетия. Случилось это, когда английский изобретатель Чарлз Бэббидж, автор пионерского проекта «парового компьютера» (друзья-соавторы немедленно придумали для своего нового произведения термин «steam-punk novel» — «паропанковый роман»!), действительно преуспел в своем замысле и... построил машину! Как известно, в нашей — реальной истории он не пошел дальше чертежей и общих идей... Бэббидж сначала называл свой агрегат «дифференциальной машиной», позже сменил прилагательное на «аналитическую» — отсюда и название романа.

Что касается сюжета... Только представьте себе: викторианская Англия — в эпоху, информационных технологий!

Брюс Стерлинг любит серьезных авторов фантастики — таких как Олдисс, Баллард, Лем. («Отличным агит-пропагандистом был Уэллс...») Но, вероятно, сенсационным для наших читателей будет сообщение (оттого-то я и припас его на десерт), что главный идеолог американских киберпанков во многом берет пример с... советской литературы! Более того, с большим пиететом пишет о таких ее «непреходящих» чертах, как социальность, даже партийность!

Не знаю уж, насколько молодой киберпанк знает то, о чем судит, но для меня были откровением строчки из его интервью журналу «Локус». Не могу отказать себе в садистском удовольствии привести их здесь без комментариев, дабы читатель самостоятельно подумал над всем этим на досуге:

«Лучше всего понимали эту (политизированную — Вл. Г.) функцию литературы — русские. Они верят в то, что книги опасны, потому что сами относятся к книгам чрезвычайно серьезно. Для русских книги — это не стаканчик с кукурузными хлопьями, который можно, не доев, выбросить в ближайшую урну для мусора. В России поэты до сих пор могут декламировать свои стихи на переполненных стадионах, потому что убеждены, что слова опасны, идеи опасны и эти слова и идеи могут изменить мир. Мы уже перестали верить в это. Мы окружены болтовней и неразберихой, оттого нам трудно уверить себя, что наши слова могут дойти до кого-то. Я вовсе не хочу сказать, что мечтал бы оказаться в положении советского писателя. Это настоящее бремя — проходить идеологический тест на «правоверность» в их Союзе писателей... На самом деле их литература вовсе не так смертельно опасна; они этого не знали, потому что никогда не позволяли кому-либо сказать эту чертову правду: о том, что слова не опасны... А сейчас у них все переменилось, и началось подлинное кипение. И для писателей все стало действительно чертовски опасным... Если мы делаем настоящее дело, должно быть чертовски опасно».

Чего только не вычитаешь в этих американских журналах!