Соломон Барт - Стихотворения. 1915-1940 Проза. Письма Собрание сочинений

Я вновь у запертых дверей
Стучусь к Тебе. Стучуся к Ней.
И Ты — Она… И ты лишь бред,
Пороши дым, пороши след…

Что жизнь? Узорчатый платок,
Судьбы завеса и замок.
Зачем легка, зачем светла?
И дышит, дышит смерти мгла.

И как развеять эту муть,
Понять молчанье, ночь, и путь,
И ход звезды, и крови бег,
И вскрики сердца в сон и в снег?

Прорывы туч… Осколки дня…
О, ветер, ветер, жизнь моя!

Давно иссяк. Давно устал
Угрюмый ветхий дом.
И кто б ни шел, идет вдвоем,
Входя в померкший зал.

И стол, и жестких стульев ряд
Косятся в зеркала.
И по углам судьбы метла
Сметает сор утрат.

Уж снова ночь. За тишиной
Растерт безликий гул.
Ты только тень. Зачем на стул
Садишься предо мной?

О чем молчишь? Зачем темно?
Что слышим? Что поймем?
Вот дрогнул ночи водоем.
Вот заглянул в окно.

Окно дрожит… Рванулось ввысь…
Летит… весь дом летит…
Чей это крик? Чей с гулких плит
Безумный крик: очнись?

Чей это конь умчался вскачь?
Так дайте ж свет скорей!
И бег в свечах… И стук дверей…
И плач, и плач, и плач…

Давно, давно в беспамятстве, в болезни
Иль в детства тихой сонной полумгле,
Меня пронзили звуки вещей песни,
С тех пор неповторимой на земле.

Я к ней тянулся шепотом, дыханьем,
Вникал в шаги стихии огневой
И замирал, во тьме, пред вражьим станом,
Уму непостижимой полнотой.

И помню я, как отлетела крыша,
Раздались стены и взметнулся пол,
И как впервые в небе я услышал
Огромных звезд таинственный раскол.

Шел спор великий, в вечности единый,
Торжественно невозмутим и строг.
И в населенной числами пустыне
Кружил в пространстве непомерном Бог.

А сердце человечье трепетало,
Свой ломкий ритм сверяя с глубиной,
И шло, и тяжко шло из горсти малой
Своей земли на звездный водопой.

И стала жизнь моя воспоминаньем.
Темно очам от пламени в груди…
На рубеже каком — о тайна грани! —
Мне мысль — свое безумье приютить.

Еще вчера я был безумным
И шел неведомо куда…
Привет отверженным и чумным
И не любимым никогда.

Пусть правит жизнью боль земная:
Кто голоден и кто влюблен, —
Есть тихий цвет, что, зацветая,
Роняет лепестковый звон.

Над каждым сердцем этот лепет…
Еще вчера я шел туда,
Где любят ночь, и смерть, и пепел,
И не любимых никогда.

Сжиматься, молчать по ночам —
Это всё, что еще возможно.
Долог счет — по мертвым часам
Считать свой день острожный.

Все пути заслоняет стена,
Все мечты заслоняет опыт,
Только зуд, только блуд — семена
Людской похотливой злобы.

И всходит в своей вышине
По утрам заря золотая,
На страшной моей глубине
Только смерть озаряя.

Ты меня задушишь, день весенний!
Опрокинут в небо — я лечу
Из тяжелой волоокой лени
В синюю воздушную парчу.

Многошумный, гулкий лет апреля,
День единый в яром ветре дней,
Ты меня задушишь жаждой хмеля,
Густотой и тугостью твоей.

Выше! Круче! Кто дышать умеет?
Кто умеет грудью брать ветра?
Слышу: щеки и глаза твердеют:
Нарастает звонкая кора.

Восходит в ночь душа моя.
Мысль холодна, светла, спокойна,
И сердце тишины достойно,
Не ненавидя, не любя.

О, ночь! О, непомерный круг
Шагов… Прозрачный шаг стихии.
Всё тише рокоты глухие,
В душе рождая вещий звук.

Расти, душа! Твой тайный день
Овеян мглою тьмы и света.
Твоим бессмертием одета
Земная тающая сень.

В тонкую кожу обута нога:
Смерти и ласки знобящая смежность.
В сердце зажатая радость строга.
Злая, змеиная, мудрая нежность,

Гул неразъятый… Мучительный гул…
Вечер. Деревья прикинулись бытом.
Дышит Огромный. Звездами сверкнул
В склепе, бессилием мысли прорытом.

Тихо над книгой. Ладони скрестил.
В скорби и в нежности то же сиянье.
Те же ступени вдоль звездных перил.
Та же тревога. И то же молчанье.

Я не испил вина краснее губ твоих,
Вина из виноградников лобзаний.
Чей это крик в ночи? Чей это стон затих?
О ты, рожденная для сладких истязаний.

Кладбищу тихому мерцанье уст твоих,
И опаль мертвая огням моих желаний.
Над смертию царит вином вспоенный миг,
Вином из виноградников лобзаний.

И снова бродит даль. И снова
Пустым фургоном у ворот,
Под знаком дня очередного,
Приемлет день свой груз забот.

Но девушка поет иная,
Не та, что отцвела вчера.
Кручинных птиц иная стая
С могильного летит бугра.

И облака встают не те же,
Что день вчерашний стерегли,
То гуще и смелей и реже
Вплетая тень в лицо земли.

Не тот же луч призывно золот,
Не тот же в сердце перебой —
Там, где над бездной день расколот
Поющей девушкой земной.

Весеннее небо, весенний погост.
Напев похоронный так прост,
Как будто Успенье приходит весной,
Как будто цветенье — покой.

Ведут и уводят аллеи крестов,
И мнится — без песен, без слов —
Весна сочеталась со смертью моей
Под сенью зеленых ветвей.

И солнце склонилось. И день изнемог.
И тихо — за синий порог —
Покорно ступая, несут, пронесли
Последнее утро земли.

Я облечен посланьем быть великим…
Где б ни был я: на площади, в дому —
Я восхожу вещать пред тайны ликом,
Что тайны явь дана мне одному.

Вкруг камня тень, как катафалк шатучий,
Ползет по светлым тающим следам,
Я призван — через бездны, через кручи —
Вести за солнцем к огненным путям.

Но и в моей душе ветра, туманы,
Зола и дым — испепеленный кров.
Я призван возмещать души изъяны
Косноязычьем непомерных слов.