Дмитрий Каралис - Волшебная лопата

И опять машина времени: дед и отец героя (которого не взяли, как мы помним, в армию по зрению после зверских пыток электросваркой на строительстве московского метро) спорят в 41 м:

— Умирать за эту власть? С какой стати?

— При чем тут власть! — горячился отец. — За страну, за Россию!

— Пусть эта страна сначала выпустит своих узников. Да заодно отправит воевать столько же мордоворотов, которые их охраняют.

— Я вас считал патриотом, Леонид Львович.

Вот такой дедпровидец, тайно получивший из будущего «Архипелаг ГУЛАГ» или журнал «Огонек» под редакцией Коротича.

Но вернемся к лопате. Вот глава «Землекопы и матросы», заставляющая вспомнить о 25 м кадре и голодной куме. Глава начинается с рассуждений о том, что «Яма — это искусство… Яма — это наука», и если заставить нынешнего пропагандиста народных корней и национального русского духа вырыть яму под саженец в твердом грунте, то ничего из этого не получится, ибо ни один народник не знаком с премудростями копки. А нашто герой знаком: «Никогда он не испытывал такого наслаждения от чтения статьи или писания своей, как от рытья серьезной ямы». А где же выучился? Науку копать ему передал шахматист Егорычев, попавший на Беломорканал по доносу своего соперника. Как, при каких обстоятельствах происходила передача тайных знаний копки от шахматиста к юному герою, не сообщается. Но между прочим напоминают, что философ Лосев тоже копал Беломорканал. Далее герой, не расставаясь с лопатой, получает по зубам от одноклассника за то, что разрушил миф о Цусимском сражении. И тут голодная кума являет 25й кадр: «Но <���…> жажда света истины оставалась неистребимой. Еще в университете он чуть не подрался с Толей Филиным, оспаривая на основании фактов полководческий гений Сталина». Вот прямо так и заявлено: «на основании фактов». Ни в документальный ряд такое высказывание не лезет, ни в беллетристический. В каком жанре написан романидиллия? Нет ответа…

Но тема лопаты как учебного пособия по истории СССР в комбинации с 25 м кадром на этом не заканчивается. Герой роет дальше. «Однажды Антон копал погреб старушке, соседке по даче, которую снимал в то лето по Казанской дороге. Погреб был очень нужен — холодильника у старушки не имелось и не предвиделось». Яму откопал, денег за работу не взял, и старушка, словно в награду, возьми и брякни: Сталин, по словам ее репрессированного мужамарксиста, был туповат в учебе.

Просто волшебная лопата в руках у автора! Куда она ни воткнется, всюду раскопает правду о советской эпохе и Сталине: полководческих способностей не имел, в учебе был туповат.

Москва 70х. Антон с лопатой оказывается на строительстве здания Комитета стандартов на проспекте Мира, которое «построили, не озаботившись подготовить траншею для коммуникаций…» Антон выручает головотяпов, роет траншею и зарабатывает за неделю «двухмесячную зарплату младшего научного сотрудника». К чему этот эпизод? А чтобы 25 м кадром сказать, что в советские времена были специальные бригады землекопов для исправления извечного русского строительного бардака. Вопрос из зала: а строители что, возводили в центре Москвы здание без нулевого цикла и чертежей, случайно не из Средней Азии на машине времени прилетели?

Кстати, о дачах по Казанской дороге. И студент, и вдова репрессированного марксиста в 50е годы живут на дачах, и волшебная лопата не роет землю в поисках причин их достатка.

О чем книга? Да ни о чем. Псевдоисторический роман с набором банальностей. И совершенно нет того, что Пушкин назначал прозе: мыслей и еще раз мыслей. Гносеологическая составляющая текста — разного рода вставки, заставляющие вспомнить газетную рубрику «Знаете ли вы, что…», забавны и отвлекают в хорошем смысле: как проходил бал в Зимнем дворце, тайный язык цветовбукетов в отношениях с барышнями, сколько лет живут черепахи, какие сорта ветчины были в магазинах у Елисеева до революции и т. п. Аксиологическая же составляющая просто нулевая. Автора нет! Антон Стремоухов — ни рыба ни мясо, рассказчик с минимальным участием в событиях, передатчик чужих точек зрения, сплетен, слухов, домыслов. Мама героя — учитель, папа — партийный агитатор, дедушкаантисоветчик возглавляет метеорологическую службу городка. И живет такой парень Антон Стремоухов, баловень судьбы, в русскоказахской глубинке, среди старинной посуды, диванчиков, и т. п., вокруг нищета и несправедливость, шпалы на себе таскают за пять километров, чтобы построить землянку, ибо злой начальник машину не выделяет, живут в хлеву с четырьмя детьми, а он, сын партийного агитатора, заканчивает школу, поступает в Московский университет, становится элитой советского общества, ездит по заграницам, строит дачу и потом пишет книгу, как плохо все вокруг жили и как достойно, «подиссидентски» жила его семья. Бабушка по праздникам обедала с помощью девяти приборов, говорила чуть в нос и зло подсмеивалась над советскими людьми, не знающими дворянскобуржуазного этикета. А дедушкаметеоролог, любитель поесть, рассказывал внуку о московских ресторанах, о жизни до революции, о «советском бардаке», слушал «вражеские голоса», высоко забрасывая антенну, а его сын, он же отец героя, ездил по окрестным санаториям, колхозам и советским учреждениям, где читал жизнеутверждающие лекции за деньги и продукты. Да и сам городок Чебачинск, где живут ссыльные и эвакуированные, то кажется санаторием ЦК с усиленным питанием, то концлагерем для перемещенных лиц с ослабленным режимом. Вот аккуратная немецкая семья, выселенная во время войны с Поволжья, по вечерам играет на пианино и поет на немецком языке немецкие песни. Где это происходит? В Германии? Нет, в Советском Союзе после войны. Чтото мне подсказывает, что дальше первого куплета песня на немецком языке в немецком доме в послевоенные годы не спелась бы — пацаны и женщины, получившие похоронки, перебили бы все окна в доме такой музыкально смелой семьи.

При этом отдельные главы, которых не было в журнальном варианте — как я полагаю, по причине их неполитизированности («Клава и Валя», «В бане и около», «Бычаги», «Другие песни», «Озеро», «Псы» и некоторые другие), могли бы стать книгой забавных рассказов о русской советской жизни. Например, в романе смачно описан барахольный ряд базара. Есть несколько забавных эпизодов и героев, вроде фантастического школьникаграмотея, делавшего 120 ошибок в ста словах.

Но точность, добытая из словарей, отнюдь не сродни точности художественной. Автор хорошо описывает мир вещей, но ошибается в отображении мира духовного. 95летний дед героя, наладившись умирать под мирным небом и в сытом доме, просит прощения у супруги за развал в стране, за то, что не смог обеспечить матери своих детей светлого безмятежного существования, потому что коммунисты исковеркали Россию, лишили ее религиозности, и вообще, как в плохой опере, вместо того чтобы умереть, читает монолог, как бы страна могла жить без коммунистов.