Александр Зиновьев - Коммунизм как реальность

Предмет размышлений мы выделили. Допустим, что мы имеем возможность свободно его изучить, что мы имеем доступ к любым конкретным данным. Но что с ними делать? С чего начинать? В какой последовательности двигаться? Что можно отбросить совсем? Что можно отложить до поры до времени, а потом вернуться обратно? Как расчленять целое? Я мог бы сформулировать десятки чисто технических (методологических) проблем, на которые не дают ответа как представители диалектического материализма, так и те, кто с презрением относится к диалектическому материализму. Не найдете вы их и в западной методологии науки и в социологии: с точки зрения интересующих нас проблем они являют собою зрелище столь же жалкое, как и марксизм.

Но условия для наших размышлений не столь идеальны на самом деле, как я допустил выше. Конкретные данные ли бо засекречены, либо сфальсифицированы умышленно ил непроизвольно, либо вообще недоступны в силу практических обстоятельств. Да и сам предмет не благоприяствует ашим целям. Он необычайно сложен, громоздок, запутан. Составные элементы подвижны, изменчивы, взаимно модифицируют друг друга. Одни и те же явления порождают противоположные следствия и сами могут быть следствиями противоположных причин. Точные измерения слишком громоздки, практически невозможны, дороги, бессмысленны в силу изменчивости условий. Нельзя точно зафиксировать конкретное расположение различных элементов целого в данное время и в данной области пространства. Да и наши возможности получать и перерабатывать информацию ограничены. Плюс ко всему прочему — принципиально неразрешимые проблемы, например, — когда получение сведений об одних явлениях исключает получение сведений о других. Короче говоря, сам предмет и условия его познания таковы, что действуют тысячи разного рода «нет», «нет», «неизвестно», «нельзя узнать», «не имеет значения», «лишено смысла». И в таких условиях приходится оперировать суждениями, которые нельзя проверить эмпирически и нельзя вывести по общим правилам дедукции. Нужна какая-то компенсация за нашу неосведомленность и бессилие. Нужно изобрести особый метод исследования в таких ситуациях. В них самих этот метод не откроешь, ибо его в них вообще нет. Его вообще нет, его еще нужно изобрести.

Так что же нам остается? Отказаться от попыток научного понимания и положиться на интуицию пророков, кустарные домыслы реформаторов, эмоции диссидентов? Но выход из этой ситуации все же есть. Имеется путь изучения общества, совпадающий с научным в установках и основных приемах, но отличающийся от науки по целям И результатам. Это — путь развития в себе научного стили мышления и осмысления наблюдаемых фактов жизни так, как будто бы они являются объектами внимания науки.

Результатом этого будут не точные величины и формулы, а приблизительные оценки и ориентации в понимании окружающей жизни, свободные от иллюзий и не поддающиеся влиянию пропаганды, демагогии, обмана и самообмана. Далее я хочу изложить некоторые элементы такого стиля мышления сразу же в его применении к коммунистическому обществу.

Начав размышлять о коммунистическом обществе, человек, естественно, делает это уже в определенной языковой системе. Последняя же аккумулирует в себе систему понятий и так или иначе влияет на возможности познания, определяя ориентацию внимания и предопределяя применяемые средства познания. Первое требование стиля мышления, о котором я здесь говорю, состоит в следующем: надо рассматривать интересующий вас объект (в данном случае — коммунистическое общество) как таковой или сам по себе, с точки зрения его самодовлеющих (собственных) ценностей, а не с точки зрения его возможных сравнений с другими объектами (с другими обществами, странами), избегая предвзятых суждений, навязываемых привычной системой языка (системой понятий) и ассоциаций с другими объектами.

Рассказывая о коммунистическом образе жизни, я часто попадал в такое положение. Я говорил, например, о социальных контрастах при коммунизме. Ну и что, — возражали мне мои оппоненты, — на Западе тоже есть бедные и богатые, угнетающие и угнетаемые, привилегированные и лишенные привилегий. При этом мои оппоненты начисто забывали о том, что социальные контрасты Запада стали давно банальным предметом критики, а коммунизм мыслился как общество без эксплуататоров и эксплуатируемых, как царство всеобщей справедливости. Но главное здесь даже не в этом, а вот в чем: если коммунистическое общество имеет какое-то достоинство или какой-то недостаток, и аналогичное качество есть в обществах иного типа, из этого сходства никак не следует, что этого качества в коммунистическом обществе уже нет или что роль его становится тут иной. Мы должны рассматривать свойства коммунистического общества независимо от того, есть они в обществах другого типа или нет. Я не отвергаю пользу сравнений вообще. Но в данном случае сравнения не должны играть решающую роль. Они здесь приобретают смысл лишь на основе познания данного общества самого по себе, как такового, безотносительно к обществам другого типа. Из того факта, что в других обществах имеют место репрессии, эксплуатация, низкий жизненный уровень и прочие неприятные явления, никак не следует, что их нет в коммунистическом обществе. Они тут есть, и это эмпирически данный факт. И мы обязаны их рассматривать как объективные свойства этого общества, должны выяснить, почему они порождаются именно в данной системе жизни, причем — безотносительно к их судьбе в других обществах. Наша задача — не выбор, какое общество лучше, а объективная картина данного общества без сравнительных субъективных его оценок.

Среди множества факторов, препятствующих такому подходу к коммунистическому обществу, хочу особо обратить внимание на следующие два. Первый из них — марксистская фразеология. Хотя марксизм исторически рождался с претензией на науку и сейчас претендует на то, чтобы считаться наукой (причем — высшей и единственной в своем роде), он превратился в классический образец идеологии, а его термины и высказывания превратились в чисто идеологические феномены, лишенные всякого научного смысла и играющие дезориентирующую роль в понимании реального коммунизма. Рожденные еще в прошлом веке на материале буржуазного общества и в духе определенных желаний членов того общества, языковые выражения марксизма обращаются теперь на реальное коммунистическое общество и выполняют уже идеологическую роль средств отвлечения внимания от фактического строя жизни, средств сокрытия сущности этого строя жизни. Например, марксистское учение о классах ориентирует внимание на несущественные для коммунизма различия в социальном положении людей (рабочие, крестьяне, интеллигенция) и их отношения, отвлекая внимание от разделения населения коммунистических стран на свойственные этому обществу привилегированные и непривилегированные слои, на бедных и богатых, на эксплуатируемых и эксплуататоров в характерном для этого общества виде. Реальная социальная структура населения при этом просто не принимается во внимание. Причем и критики коммунизма попадаются на удочку марксистской фразеологии, занимаясь совершенно бесперспективной полемикой с марксистами в навязанном им языковом аспекте. Или, например, возьмем вопрос о собственности. Действительно, при коммунизме нет частной собственности на средства производства. Но сказать это — значит ровным счетом ничего не сказать о том, что же есть в этом обществе на самом деле.