Генри Олди - ЛИТЕРАТУРНАЯ СТУДИЯ ОЛДИ И КОМПАНИЯ

Подчеркиваем: речь не идет про откровенные заимствования и плагиат.

А вот если начинает лезть чужая стилистика, и это неосознанно – ведь я мог заранее специально стилизоваться для каких-то целей… Вот с этим надо бороться. Если я в придачу еще и вижу, чья это стилистика – тем более! Значит, я не выбрался из-под чужого давления.

Новизна как одно из достоинств художественного произведения, если упростить, сводится к двум вариантам. Первый – это новый угол зрения. Не обязательно придумать кардинально новый мир (что в принципе невозможно), или найти такой сюжетный ход, что до меня никто не догадался (и это вряд ли возможно). Новый угол зрения – это когда я рассказываю вроде бы общеизвестные вещи, но рассказываю так, что слушатели сидят с раскрытыми ртами, и вдруг понимают что-то, чего раньше не понимали. И вторая новизна – личность автора во всех ее проявлениях. Если личность автора не присутствует в тексте с полной оригинальностью, то даже придумай господин писатель звездолет, летающий на тягловой силе гномов, это новизной не станет.

«Бурлаки на Волге», и все тебе новаторство.

– А можно по первому прочтению что-то вычислить в личности, характере автора?

Олди: В любом вашем тексте сидите ВЫ. Пусть начинающий, неопытный – это «вы» вытащат наружу, хотя бы на уровне круга ваших интересов. Как вы дышите в предложении: где дыхание сбивается, где – нет. Умеете ли вы строить финал – то есть, заканчивать рукопись. Сколько раз вычитывали свой текст – трудолюбивы вы или балбес.

Нет, никуда вы из своего текста не скроетесь.

– Я заметил, что иногда, отвечая на вопрос, вы говорите «мы» – во множественном числе, а иногда – «я». (Смех в зале.) Нет, вопрос не в этом состоит. Я имею в виду соавторство. Творчество – все-таки акт интимный. Как вы…

Олди: Личная жизнь Олдей не является предметом этой встречи. Задайте вопрос театральной труппе, она вам ответит: «Разумеется, творчество – процесс интимный». В спектакле занято шестьдесят два человека, не считая осветителя, композитора, музыкантов, художника – ничего страшного, уживаются. И мы уживаемся. Творчество – процесс интимный. Но и коллективный в том числе. Важен принцип: поставить главной целью не сделать, как Я ХОЧУ, а сделать КАК ЛУЧШЕ, и где-то поступиться своей находкой, потому что видишь – соавтор придумал лучше для текста в целом. Если во главу угла ставить не качество текста и реализацию идеи, а свое амбициозное «я», никакого соавторства не выйдет.

– А начинающим писателям стоит искать соавтора?

Олди: А зачем?! – издателя надо начинающим искать!

– Чтобы издателю предложить, надо что-то иметь.

Олди: А мы о чем? – пишите!

– Ваше отношение к эпиграфам?

Олди. Сперва вы ответьте: зачем нужны эпиграфы?

– Они дают какой-то тезис идей романа, который помогает войти в текст…

Олди: А если эпиграф к главе, то вы даете тезис главы – мы правильно поняли? Первый вариант: в эпиграфе заключена, допустим, квинтэссенция содержания будущей главы или книги. Хорошо. Еще зачем нужны эпиграфы? Создание настроения? – возможно. Еще?

– Красивая финтифлюшка!

Олди: И это случается. Похвастаться эрудицией? – тоже случается.

– Нарастить объем текста!

Олди: Принято! Еще!

– Сделать отсылку к определенным культурным условиям…

Олди: Отлично! Эпиграфы нужны для постановки вашего текста в общий культурный контекст! И для этого вы подбираете Шекспира, Лорку или Эразма Роттердамского. Эпиграф задает культурную тональность – вот зачем он вам нужен. Если используется эпиграф, допустим, из текста песни современной рок-группы, то, как правило, подобные реалии идут и в самом тексте. Если идет отсылка к классике, то и в тексте находятся аллюзии на соответствующие темы.

Когда мы, к примеру, писали «Живущего в последний раз» (темная мистика с вампирическим уклоном в загадочном мире), мы подбирали для эпиграфов конкретных поэтов – Бальмонт, Гумилев… Почему? – потому что нуждались в символизме и акмеизме, в этих конкретных поэтических характеристиках. Именно в этот период времени Блок (кажется, вместе с Гиппиус) организовал конкурс на лучшее описание Сатаны. Представляете себе, а? Первое место никому не дали, не рискнули. А проводили по живописи, по поэзии, по прозе… Там, кстати, засветился с рассказами чудесный автор Александр Кондратьев (рекомендуем – романы «На берегах Ярыни», «Сатиресса", рассказы…).

Когда мы писали «Восставшие из рая», брали эпиграфы из Шекспира, потому что в романе люди, погибнув, становятся призраками – тень отца Гамлета, быть или не быть, ассоциативный ряд. Из Лорки брали – у нас женские образы во многом строились на его стихах… Подбирать эпиграфы – очень интересное занятие.

– Есть сейчас очень модная штука – политкорректность. Религию упоминать надо в благожелательном контексте, и прочее… Как вы к этому относитесь?

Олди: Мы отрицательно относимся к слову «политкорректность», а также к его гнусным проявлениям. Издевательство, кощунство и осквернение – это одно, это грань, за которую нельзя выходить. А, допустим, вывести в книге отрицательного попа и положительного муллу – это же не значит, что писатель ярый враг христианства и приверженец ислама? Слово «корректность» – чудесное слово. Его умудрились кастрировать, обрезать со всех сторон овечьими ножницами, превратить в гнусный жупел с добавлением омерзительной приставки «полит»…

В художественном произведении есть текст от лица автора, и есть – от лица персонажа. Мой персонаж может очень не любить негров, к примеру, и называть их черными обезьянами. Допустим, он плантатор из Алабамы. Увы, читатель зачастую не разделяет персонажа и автора, утверждая: «Литератор Имярек высказал фашистские идеи!» А у литератора персонаж – мальчишка из «Гитлер-югенда»! Конечно, он высказывает фашистские идеи!

Нет, мы не видим необходимости соблюдать такие странные требования.

– Я по поводу экспериментов с прозой. Вы не пробовали – а если пробовали, то что получалось – именно экспериментировать? У вас есть такой опыт?

Олди: Часть критиков по сей день говорит, что мы все время занимаемся дурацкими экспериментами, сбивая себе тиражи и отпугивая публику. Всякое делали. И звукопись, и роман, где треть текста – в стихах, или в прозу вплетаются фрагменты драматургической пьесы. Половина текста пишется от второго лица – не от первого и не от третьего. Язык является сюжетообразующим приемом: разные фрагменты написаны разными приемами и стилизациями – и именно это меняет окраску.

Спрашиваете: зачем писать от второго лица? Это элементарно, Ватсон. От первого лица я предлагаю читателю самоотождествиться с «я» – «я пошел» и т. д. От третьего лица – «Василий Петрович пошел, сказал, убил, закопал и надпись написал» – предлагаю читателю НАБЛЮДАТЬ за происходящим. А от второго лица я обращаюсь к читателю напрямую. Говорю: «Ты заходишь в комнату»…