Коллектив авторов - Как мы читаем. Заметки, записки, посты о современной литературе

У «эстетической критики» есть адрес: труды Дружинина и Анненкова, продолжающие «органическую критику» Ап. Григорьева, который ориентировался на «философию целостного человека» Ф. Шлегеля. Для Шлегеля критика – способ завершения произведения: «критика сравнивает произведение с его собственным идеалом» [129] Ф. Шлегель. Эстетика. Философия. Критика. В 2 тт. М.: Искусство, 1983. Т. 1. С. 17. . Григорьев считал произведение – целостным организмом, а критическим суждением чувство, «вымучившееся до формулы» [130] Ап. Григорьев. Цит. по: С. Вайман, «К сердцу сердцем…» (Об «органической критике» Аполлона Григорьева) // Вопросы литературы. 1988. № 2. , Дружинин и Анненков расширили понимание целостности и органичности до связи литературы, общества и изучения отношений, возникающих между ними. Продолжая в том же ключе, Вл. Соловьев утверждал, что «эстетически прекрасное должно вести к реальному улучшению действительности» [131] В. Соловьев. Красота в природе // В. Соловьев. Красота как преображающая сила. М.: Рипол Классик, 2017. С. 11. , но утилитарными методами этого не достичь: «вещественное бытие может быть введено в нравственный порядок только чрез свое просветление, одухотворение, т. е. только в форме красоты». Красота для Вл. Соловьева – понятие определимое. Это структура, части которой достигают «наибольшей самостоятельности при наибольшем единстве целого. Критерий эстетического достоинства есть наиболее законченное и многостороннее воплощение этого в материале» [132] Там же. .

Как в человеческом организме каждый орган выполняет свою функцию, но при этом в единстве целого, так и в литературном произведении. Эстетическая критика и рассматривает произведение как организм, на разных уровнях (образ мира, композиция, язык) воплощающий личность автора и еще нечто большее. Так иконы, не сводимые к крашеной доске и портретному изображению, воплощают дух святого и еще нечто большее, но, чтобы это осознавать, нужно знание религиозного контекста, символики цвета и композиции. Эстетическая критика показывает, как – органически – идея проявляет себя в материале, как пронизывает и одухотворяет его; она исследует взаимодействие материала и озаряющей его идеи, их целостность, воплощенную в художественной форме.

Такая критика сегодня – это Артем Скворцов и молодой обозреватель «Года Литературы» Андрей Мягков. Сергей Оробий и Михаил Хлебников. Елена Зейферт и Сергей Баталов. Так пишет Юлия Подлубнова о поэзии Екатерины Симоновой, Елена Погорелая о Маше Рупасовой, Ольга Девш о Елене Лапшиной. У Лизы Новиковой и Екатерины Федорчук, о чем бы ни писали, получается эстетическая критика. И скольких я еще не назвала.

Выражение «филологическая критика» все чаще звучит как ругательство. Тон задают жестокие реплики вроде недавнего высказывания Анны Кузнецовой в интервью порталу «Лиterraтура»: «Вылазки филологов на территорию современности редко обходятся без диверсий, даже если у лазутчиков не было дурных намерений» [133] А. Кузнецова. Развитие литературы вошло в стадию застоя // Лиterraтура. 2017. 28 июня. . Когда кого-то так сильно ругают, поневоле хочется вступиться – даже если «лазутчики» действительно в чем-то неправы. Тем более что главная претензия к методологии «филологической критики» не кажется мне такой уж страшной.

Филологи якобы оставляют в стороне личные вкусы и не пользуются оценочными критериями, становясь, по выражению Сергея Чупринина, на позицию «экспертов, что добру и злу внимают с одинаково холодным исследовательским интересом» [134] См.: С. Чупринин. Русская литература сегодня. Жизнь по понятиям. М.: Время, 2007. . Что ж, показать эстетические взгляды можно и без формального приговора «поэт N хорош, а вот Х недотягивает». Рассказывая о природе своего интереса, филолог поневоле обнажает вкусы, систему ценностей, в рамках которой строится разговор. Кроме того, ведущие представители направления (Алексей Конаков, Данила Давыдов, Кирилл Корчагин и др.) субъективных рассуждений не боятся и иногда отвешивают в научных, казалось бы, текстах такую звонкую похвалу, какой постеснялись бы многие «классические» критики.

Поэтому книгу доктора филологических наук Ольги Соколовой «От авангарда к неоавангарду» [135] О. В. Соколова. От авангарда к неоавангарду: язык, субъективность, культурные переносы. М.: Культурная революция, 2019. я читал почти что в знак протеста, вопреки претензиям к «безоценочности». Пусть будет научный анализ, методичное исследование. «Холодный интерес» как лекарство от горячечного бреда, к которому порой скатывается авторская критика.

Не повезло – анализ у Соколовой растаял еще во введении, и там же остались все разговоры про «выявление векторов развития» и культурный перенос идей между поэтическими эпохами. Разбирая стихотворения А. Крученых, В. Хлебникова, Г. Айги, В. Сосноры, она продемонстрировала только трансфер языковых приемов, причем не всегда убедительно. То есть свела эстетическую концепцию к приему.

Значительную часть книги О. Соколова посвящает кризису лирического «я», тому, как поэты его преодолевают, и пробует доказать, что современный неоавангард унаследовал стратегии формирования субъекта у неоавангарда второй половины XX века, а тот опирался на ранний авангард. У Хлебникова – «грезящий субъект», иногда «впадающий в детство», но тем не менее ярко выраженный и безраздельно владеющий текстом. У Айги и Сосноры субъекты уходят «на задний план», сами себе (и бытию) задают абстрактные вопросы и создают «неснимаемые противоречия», но поиск нового «я» они ведут все же от первого лица. Исследователь переходит от XX века к современной поэзии неоавангарда – и тут вдруг такой звук, будто едешь в маршрутке и что-то отвалилось. Не то колесо, не то субъект: вместо него теперь «прагматическая неопределенность».

Наблюдение верное – тенденцию к деформации лирического «я» сегодня легко обнаружить. Но разве тот факт, что поэты раннего авангарда и неоавангарда второй половины XX века включали в свою стратегию говорящего субъекта, а современные авторы ищут способы построить высказывание без него, не доказывает как раз отсутствие переноса идей (как минимум в этом аспекте)?

Золотым стандартом неопределенности Соколова назначает К. Корчагина. Как же он «размывает субъект»? Использует неопределенные местоимения: «задевают смутно касаясь кружат / какие-то точки и пелена над ними». И, по мнению исследователя, наследует в этом… Маяковскому: «Послушайте! Ведь, если звезды зажигают – / значит, это кому-нибудь нужно?» [136] О. В. Соколова. От авангарда к неоавангарду: язык, субъективность, культурные переносы. С. 224. (выделение авторское). Кажется, стоило поискать более существенную связь.