Коллектив авторов - Как мы читаем. Заметки, записки, посты о современной литературе

Подобную картину не первый год можно наблюдать и в мире поэзии. В чести нынче нарочитая, скажем, прогрессивность поэтики. Автор, формально остающийся в рамках поэтики традиционалистской, давно официально оставленной в забаву эпигонам и дилетантам, будет в большинстве случаев прочитан крайне поверхностно, если не проигнорирован вовсе.

Проблема не сводится к противостоянию литературных коалиций, более или менее активно продвигающих собственных кандидатов. Для того чтобы понять, что дело не столько в тактике, сколько в оптике, достаточно обратиться к безусловным величинам, почитаемым во всех лагерях.

Кажется, сейчас уже никто не будет спорить, что Мандельштам и Ходасевич – два полюса русской поэзии первой половины XX века, однако если редкий месяц обходится без появления пространной статьи, а то и книги о первом, то обстоятельных высказываний о втором приходится ждать несоизмеримо дольше, «An Approach to Khodasevich» не маячит даже в отдаленной перспективе, а многие хрестоматийные стихотворения до сих пор не получили внятного комментария… Ситуация складывается поистине парадоксальная: статус Ходасевича, казалось бы, неоспорим, но при этом мысль о том, что в стихах его, в которых на первый взгляд все понятно, все на русском языке, смыслы находятся в не менее сложных отношениях, чем, допустим, в «Стихах о неизвестном солдате», многим до сих пор кажется удивительной.

Внешне более простые произведения требуют от воспринимающей стороны куда большей концентрации и больших усилий. И дело не только в преодолении инерции восприятия. Произведение, не имеющее отличительных знаков, заверяющих его принадлежность высокой культуре, требует от читателя или зрителя сделать выбор самостоятельно, и подворачивающийся под руку принцип формальной аналогии способен тут сыграть злую шутку.

И не в том беда, что ожидание всенепременнейшей нетрадиционности открывает дорогу многочисленным имитаторам от искусства, старательно воспроизводящим условно авангардные практики (эти со временем благополучно отсеются), а в том, что целый пласт культуры остается невостребованным, будучи обнесен глухой стеной «А что в этом такого-то?».

Вот такое кино.

В сентябре 2018 года вышел в прокат фильм А. Смирновой «История одного назначения». Над сценарием работали П. Басинский, А. Пармас, А. Смирнова. Фильм основан на реальных событиях лета 1866 года, произошедших в пехотном полку в Тульской губернии: пьяный писарь Шабунин оскорбил («морда поляцкая») и ударил ротного командира капитана Яцевича, писаря судила офицерская тройка военно-полевого суда, на заседании в качестве адвоката выступил граф Л. Н. Толстой, писаря по закону приговорили к расстрелу, могила «мученика» стала местом почитания у крестьян и поэтому была срыта военными.

Если бы в это дело не вмешался Толстой, о рядовом Василии Шабунине сейчас едва ли кто-нибудь помнил. В советское время о нем говорили как о типичной жертве «царского режима». В книге П. Басинского «Святой против Льва» история Шабунина занимает четыре страницы.

Да и то рассказана она между делом, в ряду других эпизодов, иллюстрирующих становление толстовского отвращения к насилию. Сам Басинский в каком-то интервью говорил, что этот случай адвокатской практики Толстого можно было и не включать в книгу.

Но вдруг оказалось, что мелкое по меркам воинской истории происшествие приобретает значение именно в дне сегодняшнем. В верхнем смысловом слое фильма Смирновой это значение социально-политическое – очевидны намеки на современных жертв «кровавого» теперь уже «путинского режима». Все, кого преследуют за лайки и репосты, одиночные пикеты и белые ленточки, участницы группы «Pussy Riot», которым, по выражению президента, «суд залепил двушечку», историк Ю. Дмитриев, режиссер К. Серебренников, журналист И. Голунов – все они Василии Шабунины 2010-х годов. Общее место этих уголовных дел – несоразмерность наказания содеянному.

«Не могут же они его казнить за пощечину!» – восклицает Софья Андреевна, когда узнает о готовящемся суде. Лев Николаевич отвечает с мукой: «Соня, ты понимаешь, что это закон!» Софья Андреевна: «Ну так значит, дикий закон, дурацкий!» Именно поэтому только на исходе 2010-х годов, которые – это ясно уже сейчас – войдут в историю России как время диких дурацких законов и беззаконного произвола, должен был появиться фильм с таким сюжетом. Кстати, в одном интервью Смирнова призналась, после ареста Серебренникова она решила не брать деньги на фильм у Минкультуры; благо спонсоры нашлись – А. Чубайс и Р. Абрамович.

Однако фильм Смирновой устроен так, что в нем социально-политическое высказывание лежит на поверхности и события служат для создания нескольких сложных психологических линий, в которых рождается «диалектика души» каждого персонажа.

Скажем, Шабунин – кто он? Бастард, мечтающий о том, что вдруг объявится его вымышленный высокородный отец и заступится за него, неряха, неумеха (опрокинул кастрюлю щей), почти что идиот. И в то же время – мученик, которому набожные крестьяне несут в темницу дары, религиозный мечтатель, замышляющий бежать к молоканам, где нет ни командиров, ни попов.

Молодой поручик Григорий Колокольцев – персонаж, вокруг которого закручиваются все сюжетные линии, это его назначение в полк послужило толчком сюжету. Либеральные кино- и литкритики трактуют этот образ как авторский приговор любым либеральным мечтаниям. Ведь приезжает московский генеральский сынок в расположение войск с намерениями обучать солдат грамоте и проводить военную реформу, а заканчивает тем, что командует вытаптыванием могилы Шабунина, которого сам же и погубил, и бесконечной муштрой: «На-асоктя-ануть!» Но мотивом поступков молодого Колокольцева служат прежде всего отношениями с отцом. Важно, что накануне заседания суда, на котором поручик должен сделать роковой для себя выбор, он получает письмо с фотографией отца, а на ее обороте надпись: «Как ты?» – максимальное выражение генеральской нежности к сыну. Генерал Колокольцев – человек долга. И сын хочет приблизиться к этому идеалу. Так рождается его внутренний конфликт.

Есть в фильме и семейно-любовная линия: история скандально расторгнутой помолвки сестры Софьи Андреевны Татьяны Берс (в замужестве Кузминской) с братом Толстого Сергеем Николаевичем, прижившим троих детей в невенчанном браке с цыганкой.

В общем, русская жизнь в фильме полна всяческих пошлостей и уродств. Пожалуй, апогеем этого мрачного сонма явилась произнесенная на суде речь обвинителя, наполненная опять же вполне современной охранительской параноидальностью: «Сегодняшнее положение России, окруженной агрессивными врагами извне и поражаемой врагами внутренними, умышляющими против престола, заставляет видеть в преступлении рядового Шабунина зловещее начало неповиновения войска». Знал бы этот защитник престола, желающий преподать урок солдатам, какое неповиновение войска узнает Россия в годы Первой мировой войны.