Михаил Габович - Памятник и праздник: этнография Дня Победы

Еще одна зона умолчания в торжествах Дня Победы связана со спорами о коллаборантах всех национальностей. Обычно в этом контексте заходит разговор о крымских татарах и украинской Организации украинских националистов — Украинской повстанческой армии. На самом деле среди коллаборантов были представители всех национальностей. Сотрудничество с оккупантами — еще один пример общего для всех опыта войны. Непропорциональный акцент на коллаборационизме крымских татар связан с их депортацией в мае 1944 года, сразу после освобождения Крыма. По приказу Сталина все крымскотатарское население, обвиненное в массовом коллаборационизме, было вывезено в Среднюю Азию [47]. Однако тотализирующий нарратив Дня Победы, «без которого нас не было бы» [48][39], разделяющий людей на победителей и побежденных, не оставляет места для дискуссии о коллаборационизме как общем печальном опыте войны.

Умалчивается также информация о спорах вокруг судьбы национальных меньшинств в годы войны. Поскольку организаторы городских мероприятий и ветеранские организации сознательно делают акцент на наднациональном опыте, жертве и победе, считается недостойным выделять какие-то более мелкие группы. Отсюда невнимание к тому, что опыт войны для различных этнических групп не был одинаковым. Особенно это касается еврейского населения Севастополя и депортированных из Крыма народов.

Празднование 9 мая в Севастополе включает яркие коллективные зрелища, в которых увековечивается мифология «города воинской славы». Особенность Севастополя в том, что в Дне Победы совпадает память об освобождении города в 1944 году и о поражении нацистской Германии почти ровно год спустя. Эти две победы подкрепляют друг друга и определяют образ Севастополя как города воинской славы и его интернациональный советский статус «города-героя». Все это создает яркую и долговечную форму памяти. Более того, доступ к историческим местам — полям сражений, мемориальным комплексам — придает зрелищам памяти особенную аффективную остроту и ощущение подлинности.

Проводить мероприятия в День Победы помогает координация и поддержка со стороны государственных структур, включая администрацию города, городской совет и командование флотом. Однако торжества были бы невозможны без поддержки и участия ветеранских организаций, исторических реконструкторов, учителей-энтузиастов и добровольцев на низовом уровне. Особенно мощный механизм оживления и сохранения культурной памяти о войне на местном уровне можно увидеть в передаче воспоминаний от поколения к поколению.

Несмотря на то, что мемориальная инфраструктура и участие населения определяются локально, в Севастополь успешно импортируются новые патриотические акции, прежде всего через Дом Москвы, а также по каналам социальных медиа. Эти новые акции, например, георгиевская лента, принесли в город новые креативные мемориальные практики, которые в свою очередь, прекрасно интегрировались в традиционные мемориальные формы. Это укрепило локальную культуру памяти, но одновременно и сделало ее зависимой от культурных стандартов и неоимперских проектов более широкой идентификации. Среди таких транснациональных мемориальных пространств Севастополь получает большую материальную поддержку из центра празднования Дня Победы — Москвы, а от сети советских городов-героев — мемориальную солидарность.

И наконец, в торжествах Дня Победы есть элементы, которые в целом замалчиваются. История 35-й береговой батареи не очень слышна в главном празднике памяти о войне, поскольку история гибели солдат и матросов, брошенных военным руководством, плохо стыкуется с метанарративом героической жертвы во имя родины. Без понимания опыта национальных меньшинств в военные годы, который в значительной мере отсутствует в севастопольских празднествах в честь Дня Победы, образ «города воинской славы» также оказывается не сбалансированным.

Особенно грандиозным празднование 9 мая в Севастополе было в 2014 году. С одной стороны, в этот год исполнилось 70 лет со дня освобождения Севастополя от нацистской оккупации. С другой, торжества проходили на фоне недавней российской аннексии Крыма и Севастополя. Праздник совпал с моментом национальной эйфории и поэтому сопровождался показной бравадой, обычно характерной для других праздников, например, Дня военно-морского флота, отмечаемого в последнее воскресенье июля.

На этом примере видно, как местные мемориальные традиции становятся средством реакции на недавние события. Российский триколор стал намного более заметен, чем раньше; в параде Победы колонной прошли «силы самообороны Крыма»; участие военной техники и кораблей было намного более весомым (и не включало в себя покинувших Крым украинских военнослужащих). Демонстрация патриотизма и военной мощи была призвана придать Победе новое значение в контексте аннексии полуострова. Вместе с тем мемориальные места Крыма использовались, чтобы выразить скорбь по жертвам современных событий. К примеру, севастопольцы оставляли цветы у мемориальной доски Одессы на Аллее городов-героев в память о погибших в Доме профсоюзов 2 мая. И все же для того, чтобы оценить, насколько местная мемориальная культура не только отражает, но и формирует текущие события и реакции на них, потребуется более широкое исследование.

Перевод с английского

Владимира Макарова.

[1] Детальное исследование городской идентичности Севастополя в послевоенные годы см. в: Qualls K. From Ruins to Reconstruction: Urban Identity in Soviet Sevastopol after World War II. New York: Cornell University Press, 2009.

[2] Более подробно патриотические образовательные экскурсии рассмотрены в: Brown J. Walking Memory Through City Space in Sevastopol, Crimea // Pakier M., Wawrzyniak J. (Еds.). Memory and Change in Europe: Eastern Perspectives. New York; Oxford: Berghahn Books, 2015.

[3] Генеалогию и объяснение термина «город российской славы» см. в: Plokhy S. The City of Glory: Sevastopol in Russian Historical Mythology // Journal of Contemporary History. 2000. Vol. 35. № 3. Р. 369–383.

[4] См., например, «крымскую речь» президента Путина: Обращение президента РФ В. В. Путина (полная версия) // Первый канал. 2014. 18 марта.

[5] Connerton P. How Societies Remember. Cambridge: Cambridge University Press, 1989. Р. 3–4.

[6] Feuchtwang S. Ritual and Memory // Radstone S., Schwarz B. (Eds.). Memory: Histories, Theories, Debates. New York: Fordham University Press, 2010. P. 282.

[7] Передано в устном общении, апрель 2011 года.

[8] Oushakine S. Remembering in Public: On the Affective Management of History // Ab Imperio. 2013. № 1. Р. 274 (рус. версия: www.gefter.ru/archive/13513).

[9] Ibid. Р. 271.

[10] Ibid. Р. 281.

[11] Ibid. Р. 282.

[12] Ibid. Р. 300.

[13] См.: Чикин А. Севастополь: историко-литературный справочник. Севастополь, 2008. С. 400; Шавшин В. Каменная летопись Севастополя: памятники города от античности до наших дней. Севастополь, 2004. С. 135–154.

[15] Анализ памяти на поле сражения см.: Flores R. History, Memory-Place, and Silence: The Public Construction of the Past // Remembering the Alamo: Memory, Modernity, and the Master Symbol. Austin: University of Texas Press, 2002. Р. 15–34.