Михаил Габович - Памятник и праздник: этнография Дня Победы

Подхожу к одной из групп, расположившихся за колоннадой с едой и питьем.

Человек семь мужчин и три женщины — русскоговорящие, на вопрос откуда — оказывается, что большинство из Киева, Одессы, Крыма. Кажется, среди них две семейные пары. Наливают водки (Русский стандарт) и угощают салом (из Чернигова), присутствует также Советское Шампанское. Разговариваю с одним из мужчин (лет 45) — из Киева, с выходцами из Украины не общается — считает себя гражданином мира, приехал, по его словам, 12 лет назад по приглашению австрийского университета. Немецким не владеет и говорит об этом с гордостью. По профессии кажется, биолог, является модератором русскоязычного форума «Австрия и Я», говорит, что в отличие от двух других его форум самый демократичный. Компания собирается здесь не первый год. Спрашиваю, что знают об этом мемориале. Говорят, что памятник строили немецкие военнопленные. Больше всего знает женщина, которая работает туроператором, знает даже, что раньше здесь стоял советский танк, который после Пражской весны стал вызывать нехорошие ассоциации, и его попросили убрать. Танк заправили, и он уехал своим ходом. (На самом деле, танк убрали в 1956, после подписания Государственного договора — Т. Ж.). Мой собеседник говорит, что на 9 мая сюда приходят все слои местных русских. Жалуется на австрийцев, говорит, что получает здесь гроши, но живет спокойно. Занимался в Киеве бизнесом в 90-е годы, заработал полмиллиона, но пришлось все отдать — бандитам, ментам, прокуратуре. Показывает шрамы на голове — бандиты били молотком. Показывает шрамы на ногах — чеченцы избили в армии. Советский Союз был, по его мнению, уродливым обществом. Некоторые присутствующие возражают, начинается спор о смысле Победы — мой собеседник говорит, что у него один дедушка воевал, другой был репрессирован — это и есть правда о войне. Второй настаивает, что все-таки мы должны сегодня вспоминать в первую очередь победителей. Тосты за победу, за погибших.

Характерно, что никто из присутствующих на празднике практически ничего не знал о советском мемориале, истории его создания, авторах и пр. Хотя некоторые говорили о статуе солдата как об «Алеше», особого эмоционального отношения к нему не ощущалось. Возможно, причина в том, что статуя солдата расположена на высоте 20 метров: рассмотреть ее можно только издали или запрокинув голову и прикрыв глаза от солнца.

Молодая пара, студенты, она из России, он из Косово (как выясняется позже). Заговариваю с ними по-русски, поскольку у девушки ленточка цветов российского флага (почти исключение, российской символики очень мало), у парня георгиевская ленточка. Отвечает девушка — она уже четыре года учится в Вене, на отделении межкультурной коммуникации. Там много русскоязычных, о празднике знают все. Договариваются встретиться у памятника или встречаются спонтанно. В процессе разговора выясняется, что парень не говорит по-русски — спрашиваю у него, откуда георгиевская ленточка. Он отвечает по-немецки, что это длинная история — он был в гостях в России у родственников своей подруги (которая рядом с ним). Дядя подруги объяснил ему про ленточку и взял с него слово, что он будет носить ее на 9 мая — даже если за это ему «набьют морду». Так что он просто держит слово. Он ничего не знал о 9 мая, но сегодня утром посмотрел в Википедии. Это день немецкой капитуляции, «хорошие» победили «плохих». Спрашиваю, знают ли что о памятнике. Девушка напрягается и говорит наконец, что памятник построили в 60-е годы (!) Я поправляю — в 1945-м. Тогда пара начинает забрасывать меня вопросами — правда ли, что здесь была советская зона оккупации и т. д.

Двое молодых людей лет 16-ти, хорошо одеты, выглядят как дети российской элиты. Приходят сюда каждый год, с тех пор как живут в Вене. Учатся в российской школе при посольстве. Что знают о памятнике? Отвечают: Алеша, а что еще? Кажется, в школе что-то говорили об истории, но сейчас не могут вспомнить. Школа участвует в возложении венков, на 8 мая и в апреле — на день освобождения Вены.

Роль мемориала не сводится только к подмосткам для концерта. Он создает легитимное пространство, в котором оказываются возможны советские формы коммеморации, советские песни, советские ордена и медали на груди пожилых участников. Есть в происходящем и карнавальные элементы — молодой человек, завернутый в красное знамя с серпом и молотом — но все же происходящее трудно назвать карнавалом.

Организация праздника, ритуал и роли участников не предусматривают особой импровизации, а воспроизводят формы, доминирующие в российской «метрополии». Мемориал, выпадающий благодаря своей cталинской архитектуре из городского пространства Вены, на два дня становится зарубежным эксклавом (пост)советской памяти о войне.

Впрочем, это очень ритуализированная память. Смысл праздника — не столько в том, чтобы заставить людей вспомнить войну, сколько напомнить им о том, как они праздновали День Победы в молодости, чтобы еще раз (вместе) пережить определенные эмоции, разделить их с детьми, внуками и друзьями. Эту логику историзации военного прошлого Сергей Ушакин называет аффективным менеджментом: значение имеет не историческая достоверность, память о войне как таковая, а ее эмоциональный заряд. Воспоминания о войне все чаще оказываются оторванными от конкретного исторического контекста. Место памяти и истории занимают мнемонические объекты, цель которых состоит в сцеплении, увязке определенных звуковых и зрительных образов с неким эмоциональным состоянием[58]. Таким мнемоническим объектом является и советский военный мемориал в Вене, точнее, статуя советского солдата. Он репрезентирует не столько память о войне, сколько другие (похожие по стилю) мемориалы/памятники в советских городах (поселках), связанные в памяти присутствующих с празднованием Дня Победы. Большинство приходящих сюда русских (русскоязычных) или являются туристами, или живут в Вене относительно недавно. Их личная и семейная память никак не связана с освобождением Вены в 1945 году, они мало что знают об истории Австрии и о советским военном присутствии в послевоенные годы. Мемориал практически не связан для них с этими чужими историческими событиями, однако позволяет им почувствовать себя «дома», окунуться в атмосферу «нашего» праздника.

Таким образом, 8–9 мая советский военный мемориал в Вене служит точкой кристаллизации коллективной идентичности новой русскоязычной диаспоры, которая слабо организована и еще хуже представлена в австрийском публичном пространстве. Эта коллективная идентичность не проговаривается, а скорее проигрывается в ритуалах публичной коммеморации Дня Победы. Как отмечалось выше, можно говорить о «территориализации памяти» русскоговорящей диаспоры в Вене, в процессе которого происходит «присвоение» элементов чужого городского ландшафта. Но пожалуй, правильнее было бы сказать, что русскоязычные жители не присваивают, а скорее «берут взаймы» советский военный мемориал, ведь остальные 363 дня в году ничего здесь не напоминает о русскоязычной диаспоре.