Ева Меркачёва - Град обреченных. Честный репортаж о семи колониях для пожизненно осуждённых

— Правда, что у вас было прозвище Рэмбо?

— Было такое. Звали меня Сушеный Рэмбо из-за моей худобы, я ж как скелет всегда был. А вообще, в моей компании мне дали несколько прозвищ. Одно из них — Браконьер.( Закатывает рукав и показывает на предплечье татуировку с надписью «Браконьер» ). В шестом классе гелевой пастой написал на уроке и потом набил. Хищником прозвали меня в более зрелом возрасте. Мы как-то выпивали, и я закусывал сырым мороженым мясом.

— Человеческим?

— Не, не, не. Тогда еще нет. Все спрашивали: «Как ты можешь его есть сырым?» А мне нравилось. Я только подрезал да подрезал себе тонкими ломтиками. И все стали с тех пор Хищник да Хищник. Еще пескари сырые хороши. Сидишь на рыбалке с бутылочкой пивка, поймал рыбку и тут же ею закусил. И зеленым лучком заел.

— Череда преступлений началась с желания отомстить за брата, которого жестоко избили?

— Брат. Он на три года младше. Мы с ним росли вместе. Есть еще один брат, но с тем у нас разные отцы, а с этим и мать, и отец общие. Когда его избили, он стал инвалидом (вторая группа). С головой у него теперь не в порядке. Он в магазин придет и не вспомнит, что купить надо. Правоохранительные органы обидчиков не нашли, хотя это было несложно: у нас все друг друга знают, город-то совсем маленький. Да они и не стали искать. Я нашел и наказал.

Но убивать я стал не именно из-за брата и чего-то еще. Все вместе наложилось. У меня тогда были проблемы и на работе, и дома, и вообще везде. Было много всего эмоционального плана плюс мой характер. А тут еще брат, и меня переклинило. Иногда я убивал, потому что злость накатывала на конкретного человека, а иногда — потому что в принципе злость на всех и весь мир. Я агрессивный, особенно когда выпью.

Вот типичный случай. Иду злой после скандала дома, с горла бутылки водку пью. Полицейские остановили, штраф выписали. Я дальше иду, пью эту же бутылку. Компания человек 20, сидят, шутят. Слово за слово. Я бутылку о свою голову разбил и на них с «розочкой». Они все врассыпную. Но тогда все живы остались, повезло им. У меня такой организм — я хоть сам маленький, но могу пить сутки, а потом меня клинит до поросячьего визга, все нормальное во мне отключается.

— СМИ публиковали страницы вашего дневника, где вы рассказываете о девушке Светлане. И вроде как получалось из этих записей, что убивать людей вы стали, чтобы вернуть ее. А еще — чтобы произвести на нее и всех впечатление.

— Это не мой дневник. Я видел его в телепередаче, когда в СИЗО сидел. Точно не мой.

Я действительно вел дневник лет с 20, но этот не мой. Мой написан мелким-мелким почерком с сильным наклоном в правую сторону (специально даже лист тетрадный вот так поворачивал, чтобы наклон получался). И там не было ни про какую Светлану. Многие мне и сейчас пишут: «А кто такая Светлана?» А я даже не знаю.

В моем дневнике было много стихов, я выражал свои эмоции в такой форме. У меня там были стихи на мотив высказываний Хемингуэя. К примеру, там есть про охоту. И что-то косвенно я писал про убийства.

— То есть девушки у вас не было и все, что вы совершили, не из-за нее?

— Вообще, девушка у меня была, но я расстался с ней до того, как стал убивать, и с ней это никак не связано. Совершать преступления ради девушки? Так сказать, Дон Кихот? Не-е-е. Чего только не придумают.

— Вас еще называли чистильщиком, потому что убивали старых, больных, бомжей.

— И это тоже неправда. Были 30-летние, совершенно здоровые мужики.

— Еще одна версия: вы убивали тех, кто был похож на собутыльников матери.

— Да нет. Собутыльников матери, бывало, приходилось разгонять, это факт. Но я не до такой степени «раненый», не настолько с травмированной психикой, чтобы целенаправленно убивать именно таких. Первый мой вообще «левый» пассажир. Только познакомились, выпили, слово за слово. Я ему: «Че ты, угрожать мне будешь?!» И ножом его ударил. Было это 17 сентября 2009 года.

Второе убийство я совершил вечером 7 марта 2010 года. Это были наши местные, работяги, не алкаши и не бомжи. Мы с ними собрались выпить, стали ругаться. Я в одного нож (он у меня был с маленьким лезвием — таким фрукты на рынке на пробу режут) воткнул. Он захрипел. Я переключился на второго, потому что понял, что если он ускользнет, то нужно будет мне самому скрываться.

Тот был сильнее меня, но я использовал тот факт, что сзади бетонные плиты. Нож мой сломался, и я обрубком минут 30–40 с ним возился. Когда я с этим боролся, кто-то забежал, хихикнул и убежал.

— Кстати, почему никто не заявил на вас в полицию? Неужели во всех случаях свидетелей не было?

— Ну почему, были. Просто некоторые не захотели вмешиваться. Или не верили. Вот вы, если бы увидели меня где-нибудь в общественном месте, могли бы подумать, что я настолько опасен? Моя внешность давала мне алиби. Это было мне очень на руку. Было так интересно слушать, когда все вокруг обсуждали очередное убийство (когда трупы стали находить), а я рядом стоял, и никто не догадывается. Драйв такой. Один раз утром иду, а у меня ботинки все в крови. Она запеклась аж. Все на меня смотрят, но молчат. Я пошел к колонке, отмыл — и дальше по своим делам.

— И все-таки это странно и непонятно. В маленьком городке пропадают люди, и в то же время расхаживаете вы, весь в крови.

— А никому это не надо было. Один только меня как-то отозвал за гаражи, сказал, что догадывается, кто убийства совершает. Это было последнее, что он сказал.

Большинство тел я оставлял прямо на месте, в центре города, и их не находили. Само тело не закапывал, а в кусты, листвой присыпал, и через месяц-полтора оно сгнивало (один раз прикрыл металлическим листом, так труп не разложился, а мумифицировался). Кошки и собаки внимания не обращали. Я часто издалека поглядывал — даже не появлялись там. Запах, конечно, был. Прохожие говорили: «Фу, откуда пахнет. А, наверное, дохлая собака где-то валяется».

Как-то я вернулся на место, где три трупа лежали. Надо было на ложный след полицию пустить, вот я решил взять их головы и перенести в соседский лес. Три головы — они уже сгнили — закидал в пакет (был в перчатках, медицинской маске). И с этими тремя головами я по городу долго гулял, в магазин заходил купить сигарет и пару банок коктейля, в автобусе с ними ехал. Никто ничего не заподозрил. Мало ли что за три кругляшки — может, три кочана капусты.

— Слухи о том, что вы убили гораздо больше, чем удалось доказать следствию, — правда?

— Нет. Вменили мне девять эпизодов. Пытались прибавить еще, какого-то врача, к примеру. Но зачем он мне, раз не мой он?

— Прежде чем вас задержали, обвинили в людоедстве другого человека — некоего Жуплова.