Александр Годлевский - Мои идеологические диверсии (во времена от Горбачева до Путина)

Не буду здесь повторять давным-давно уже набившую оскомину среди диссидентов фразу о том, что Запад в нашей жизни ничего не понимает и понять неспособен. Он и в царской России понимал не особо много, ну а о его понимании нас после 1917 года лучше вообще не говорить. Этот вопрос о понимании нас Западом – он всегда сознательно или подсознательно был одним из самых основных среди диссидентов с самого начала правозащитного движения в СССР. Попытка объяснить Западу нашу реальность, явно или неявно, в диссидентской деятельности присутствовала всегда, что бы там некоторые диссиденты сейчас публично не заявляли.

Многие наши очень умные люди многие годы пытались и пытаются объяснить Западу, что у нас есть что, при этом бились и бьются как рыба об лед, – и все безрезультатно. Некоторые частности там еще понимают, а насчет основных принципов дело с места никак не сдвигается. Я и не пытаюсь, где уж мне – слишком много существенных различий. Теории западных советологов явно неадекватны реальностям нашего общественно-политического положения. Выработанные и опробованные всей историей западных стран общественно-политические принципы государственного устройства к нам или вообще не подходят, или подходят с очень большими оговорками, в основном сводящими на нет их демократическую суть. Но почему бы не подойти к сравнению двух различных миров с чисто правовых позиций, и на некоторое время не отвлечься от сравнений по сопутствующим внешним видимым признакам – от внешней демократической атрибутики, которая у нас служит лишь благовидным прикрытием для чего-то по сути совсем другого. Но наиболее важные принципы права являются общими и для них, и для нас. Потому некоторые вполне понятные Западу сравнения привести стоит. Никто не требует от западных аналитиков понимать то, что они патологически понять неспособны, но для сравнения неплохо обратить внимание хотя бы на их собственную историю становления и развития демократии.

На Западе считают, что перестроечный Советский Союз революционными темпами идет по пути демократизации, но при этом никак не хотят обращать серьезного внимания на действия (и бездействие!) советских узкоюридических механизмов, как будто они ничего не значат. Ладно. Но во всемирной истории днем победы Великой французской революции считается день взятия Бастилии, которая была тюрьмой – структурным подразделением узкоюридических механизмов королевской власти Франции. А вот деятельность наших сегодняшних узкоюридических механизмов Западу не интересна – наличие у нас демократизации доказывают сравнением каких-то внешних форм, имеющих вид демократических. Что в нашем государстве за этими внешними формами скрывается в реальной жизни, знать никто не желает.

По мнению западных специалистов, раз демократические формы и атрибуты (или их элементы) у нас присутствуют, то само собой считается, что и советские узкоюридические механизмы работают соответственно демократическим, без всякого анализа их действия. Приведенная здесь история с судом, прокуратурами, включая Генерального прокурора СССР, все это опровергает. Возражения, будто это исключительный случай, поскольку в нем замешаны очень большие интересы очень высокого начальства легко опровергнуть. В наши перестроечные времена газеты пишут о вопиющих случаях преступных беззаконий чиновников в отношении простых граждан, где интересы высокого начальства непосредственно не затрагиваются. А реакции узкоюридических правоохранительных механизмов обычно никакой не следует, или она явно неадекватна требованиям закона о защите прав граждан.

Да и требования закона, если это действительно закон, по правовому принципу равного масштаба, устанавливаюшего равенство всех перед законом, одинаково распространяются на все случаи нарушения прав, независимо от того, замешаны там интересы высокого начальства или нет. Закон – он или обладает высшей юридической силой и имеет императивный, то есть общеобязательный характер действия, или превращается в благие пожелания, которые ни для кого не обязательны, как не имеющие юридической силы.

Одним из важнейших памятников демократической истории государства и права является английская Великая хартия вольностей (Magna Hcarta) 1215 г. Все ее положения пронизаны мыслью о том, что королевская власть ограничивается законом. По нашим временам это такая простая и всем понятная мысль. Но историки утверждают, что принужденный подписать Хартию английский король Иоанн Безземельный при ее подписании «не помнил себя от злобы и бешенства, катался по полу, грыз солому и куски дерева». Хартия вводила очень скромные, по современным меркам, права граждан и ограничения королевской власти, да и те, в основном, в интересах верхушки феодальной аристократии, но тем не менее впервые в феодальные времена был законодательно закреплен правовой принцип ограничения любой власти законом. Поэтому и сейчас Великая хартия вольностей совершенно справедливо считается «краеугольным камнем демократии» и основой основ конституционного права Великобритании и США.

Необходимо отметить, что мысль о том, что любая власть должна быть ограничена законом, сейчас является простой и понятной где-нибудь, но только не в перестроечном демократизирующемся советском государстве, в котором вплоть до самого последнего времени требования граждан к власти о соблюдении ее собственных законов квалифицировались как особо опасные государственные преступления или как проявления вялотекущей шизофрении. Кого за это в тюрьмы, кого в психушки, а кого после тюрем и психушек обменяли на Луиса Корвалана. У нас и сейчас к требованиям граждан о соблюдении законов начальство относится, мягко говоря, не очень доброжелательно. Говорить же о реабилитации бывших политзеков в то время, когда их еще не всех освободили из тюрем, лагерей и психушек – вообще бессмысленно.

Наряду с Великой хартией вольностей свое достойное место в ряду великих демократических памятников права занимает принятый в Англии 26 мая 1679 г. «Акт о лучшем обеспечении свободы подданного и о предупреждении заточения за морями». Это тот самый знаменитый среди историков государства и права, да и не только среди них, Хабеас Корпус (Habeas Corpus), устанавливающий для граждан четкие гарантии судебного контроля правильности ареста и возможности судебной защиты от произвольного заключения под стражу. Надо сказать, что и до издания Акта в Англии существовали возможности судебной защиты от незаконного ареста, но они были явно недостаточны для надлежащих гарантий прав граждан в этой области. Кроме того, арестованного могли до суда отправить под стражей в заморские владения Англии, где на него не распространялись даже те недостаточные гарантии, существовавшие до издания Акта Хабеас Корпус. Принятый Акт установил особую процедуру, основная цель которой заключалась в четком определении правового положения лица, до суда находящегося под стражей, и окончательно отрегулировал сложный юридический механизм, обеспечивающий права личности судом в случае ареста.