Николай Модестов - Следствие продолжается. Самые громкие дела прокуратуры Москвы нового времени. 1991-2007 годы

Он так устал от «внимания», что даже не раз бегал в опер-часть — предлагал стать «наседкой», лишь бы избежать ежедневных упражнений в бараке. Не помогло… Этот абзац стоит перечитать и осмыслить всем насильникам. Вдруг поможет?

В июне 1992 года он вышел на свободу. Уроки, полученные на зоне, были усвоены хорошо. И первое время насильник держался. Но в октябре он вновь садится в лифт. Очередное изнасилование школьницы стало началом долгой трехлетней серии.

Интенсивность «пользования лифтом» было невысокой. Как уже упоминалось, «во вкус» он вошел к осени 1995 года. Причем пик криминальной активности Лифтёра совпал с его неожиданным семейным счастьем. Косарев женился. Следователю он объяснял свой поступок желанием стать «таким же, как все».

Понимаю удивление читателей. Дескать, кто же позарился на такое сокровище? Судимый, да еще насильник с «розочкой» на плече… Во-первых, о своей судимости Косарев не кричал на всех углах, и, заглянув в паспорт, простой смертный об этом не прочтет. Что касается «розочки», то все свои наколки он списывал на Чечню. В армии он отродясь не служил, но своей возлюбленной по-мужски скупо рассказывал о жестоких боях, в которых терял друзей, вероломстве врагов и крепкой солдатской дружбе.

Он вполне мог нравиться женщинам. Внешность русского богатыря: высокий, русоволосый, большеглазый. Он двигался степенно, говорил значительно, не случайно жена называла его «мой мишка».

Когда его привезли на первое медицинское освидетельствование в район Парковых улиц, молодые медсестры с удивлением переглядывались. Уж они-то представляли себе урода, насильника, извращенца. А тут — симпатичный парень, с которым и пококетничать приятно.

Во время экспертизы в Институте имени Сербского он вдохновенно писал что-то вроде исповеди, назвав свой труд крайне претенциозно, со значением: «Жизнь после смерти — потом будет поздно». Поток сознания, основательно сдобренный грамматическими ошибками, был рассчитан, как нетрудно догадаться, на соответствующую оценку специалистов-психиатров. В исповеди есть все, что могло бы свидетельствовать о серьезном душевном недуге испытуемого: элементы бреда, раздвоения личности, диалогов с несуществующими собеседниками, сверхценные идеи и откровенная похабщина. Но умудренные опытом медики подошли к анализу документа так же, как их коллеги в 1985 году, которые после изнасилования сотрудницы психиатрической больницы признали «страдальца» вменяемым. Один из врачей так и сказал ему (без протокола, разумеется): «Совать нашел куда — значит нормальный!»

Тем не менее фрагменты исповеди представляют интерес. Вот, например, рассказ Косарева о том, как он познакомился с будущей женой:

«Я обратился в бюро знакомств. Конечно, телефоны там никому не дают. Но за некоторую сумму все проблемы решаются. Так я и получал домашние телефоны кандидаток. Между прочим, каждая вторая, поместившая объявление о желании познакомиться, готова залезть в постель в первый же день. Конечно, я время даром не терял. Мог уговорить любую на любой секс. Здесь никакой связи с социальным положением не было.

В конце 1994 года я таким же способом добыл телефон своей будущей жены. Первая встреча была смешной. Договорились встретиться на станции метро возле портрета Ленина, выложенного мозаикой. Как называлась станция, убей меня, не помню. (Речь идет о станции «Александровский сад». — Прим. автора.) Вышло так, что я опоздал минут на пятнадцать — двадцать. Такого раньше никогда не случалось. Влетел на станцию растрепанный и, вместо того чтобы искать ее, смотрел, где же портрет Ленина…

Начали встречаться, гуляли в парках, на ВДНХ, ходили в театры. Мне было очень комфортно».

Не стоит утомлять читателя разглагольствованиями двуличного извращенца о своих трогательных ухаживаниях за молодой наивной девушкой. Приведу лишь один фрагмент, позволяющий глубже ощутить всю «трепетность большого чувства»: «Вообще-то здорово совершить изнасилование, а то два или три за день, потом вернуться домой и всю ночь заниматься сексом с женой. А когда она заснет, еще и поонанировать разок-другой».

Девушка, с которой он расписался, была в полном неведении о том, с кем она живет. Мать и сестра Косарева ничего ей не сказали о судимостях Олега. Они мало общались, а сам «герой» успешно врал о своем «героическом» прошлом, любил слушать про Афган и Чечню, даже мог пустить ненароком скупую мужскую слезу.

Ухаживал он красиво, а предложение руки и сердца сделал на ВДНХ. Встал на колени в снег и громко просил сделать его счастливым. Разве могла девчонка, у которой и в жизни-то до него никого не было, заметить фальшь, поймать его на лжи? Молодая жена училась в институте, обожала своего «мишку», готовила ему обеды, обстирывала и даже помогала ремонтировать старые машины. Он и тут выглядел вполне достойно. Брал реставрировать отслужившие свой век «жигули»: отчищал от ржавчины, латал, покрывал антикоррозийным составом.

Косарева нисколько не тяготила двойная жизнь. Он успевал попользоваться услугами проституток, погулять в свое удовольствие, а потом прийти домой и получить «свое законное». Жена была нежной и ласковой, как и положено любящей и единственной. Для супруги Косарева его арест и разоблачение стали страшным ударом. И это, несомненно, еще одна искалеченная маньяком жизнь.

Я присутствовал при выходах Косарева на места преступлений в Зеленограде и Тушине, где он так любил «просто гулять». Насильник охотно показывал дома (он, как и большинство подобных субъектов, обладает феноменальной памятью), рассказывал, где, с кем и сколько раз, вспоминал одежду жертв, их внешность, мелкие подробности. Лишь изредка, вероятно очень гордясь тем, что его персоне уделяется столько внимания — видеосъемка, микрофон, вежливые вопросы, — он собирал складки на лбу и задумчиво произносил: «Этот подъезд мне знаком. Он чем-то знаменит, да… Но чем — не помню…»

Временами он явно любовался собой. В начале следствия Косарев оказался в привилегированных условиях следственного изолятора Петровки, 38 — отдельная камера, миролюбивый сосед. И он обнаглел настолько, что, по словам сыщика Александра Матвеева, начал торговаться с операми: сдам еще пару эпизодиков, но вы мне за это принесите хорошие сигареты, чаю, свежих газет…

Он капризничал до тех пор, пока срок его содержания в СИЗО на Петровке не истек. Его перевели в «Матросскую тишину». Там о «подвигах» насильника были уже наслышаны.

Обитатели карантинного блока встретили его отнюдь не хлебом-солью. Таких, как Косарев, в камере всегда ждет страшное возмездие. И после переезда в «Матроску» насильник оказался в тюремной больнице. Говорят, на нем не было живого места. Откровенно говоря, никакого протеста самосуд не вызывает. За всех искалеченных физически, а главное — психически — детей, да и взрослых…