Евгений Додолев - Красная дюжина. Крах СССР: они были против

— Почему?

— Что я? Мужик должен быть приучен трудности молча сносить. Пусть у меня даже жизнь заберут — не жалко. А родные за что страдают?

— Что, не только Лилии Федоровне досталось?

— Не могу утверждать наверняка, но тем не менее факт: моему сыну, капитану милиции, пришлось уйти из органов внутренних дел. Дмитрию достаточно прозрачно намекнули, что в его услугах больше не нуждаются. Сын занимался борьбой с наркоманией и наркобизнесом, вроде был на хорошем счету, а тут… Впрочем, в этом вопросе я, конечно же, пристрастен и, поскольку не знаю всех деталей ухода Дмитрия из МВД, воздержусь от конкретных обвинений и претензий.

— Где сейчас работает сын?

— Перебивается в каких-то коммерческих структурах.

А вообще, конечно, эти полтора года ни для кого не прошли бесследно. За что действительно корю себя, так за то, что таким испытаниям подверг близких.

— А вы сами как это пережили?

— Я человек крепкой закалки. Еще в детстве я оказался под фашистской оккупацией на Украине, всякого насмотрелся, так что меня тюрьмой не испугаешь. В быту же я всегда был достаточно непритязателен, поэтому физические лишения переносил безболезненно. Кроме того, я по складу такой человек, что из любой ситуации стараюсь извлечь максимальную пользу. Время, проведенное в «Матросской тишине», я использовал для того, чтобы поразмышлять о собственной жизни. Недавно прочитал у Иосифа Бродского, что за суетой будничных забот мы редко задумываемся о смысле бытия. У меня появилась возможность проанализировать прожитое. Знаете, мне не стыдно смотреть в глаза людям.

Деревья свои я посадил, причем не какие-то фигуральные, а самые настоящие деревья. Дома я строил. Я осваивал хозспособ задолго до того, как это стало модным. Я не себе дачи возводил, а квартиры людям. В 70-е годы такая хозяйственная самостоятельность граничила с нарушением закона, но я сознательно на это шел, сдавая по 300–400 квартир для работников своего завода. Когда говоришь это о себе, всегда звучит высокопарно и нескромно, но это сущая правда: я всегда заботился о людях, все готов был сделать ради них. Что еще? Ракеты, созданные с моим участием, летают, оборонные комплексы Родину защищают.

— На какой исход суда вы рассчитываете?

— Надеюсь, что правосудие будет правым, справедливым, хотя особых иллюзий и не строю.

— Вы же понимаете, оправдательный приговор будет означать поражение тех сил, которые праздновали победу в августе 91-го. Вряд ли это допустят.

— Если процесс не превратят в политический фарс и судить будут по закону, то у нас есть все основания думать о снятии всех обвинений.

— И все-таки вы, Олег Дмитриевич, морально готовы к тому, чтобы снова сесть за решетку, если того потребует суд?

— Я готов и жизнь свою отдать, если это хоть как-то послужит на пользу моей Родине. Впрочем, сказанное не означает, что я покорно подчинюсь насилию, неправому суду. Я же могу объявить голодовку, избрать иные методы борьбы. Нет, сдаваться я не намерен. Главное мое оружие — правда!

Председатель Совета директоров корпорации ОАО «Рособщемаш» свою работу характеризует так: «Я пытаюсь противостоять тому разрушению, которое происходит в ракетной технике. И моя функция заключается только в том, что я прихожу на радио и говорю: «Не надо так делать. Не надо ничего разрушать. Надо строить, а не разрушать». Надо больше совокупных средств, которыми располагает государство, направлять на научно-технический прогресс.

То, что сейчас, почему-то называют инновациями. Ну, инновации. Какая разница, слово такое или слово другое. Главное — смысл. Я по природе оптимист. Я считаю, что в Средневековье мы не выпадем. Человечество в конце концов встанет на путь познания и микромира, и макромира. Вот почему сейчас в Европе вместе с нашими учеными создается механизм познания микромира. Потому что и микромир, и макромир где-то сходятся в конечном счете. Сойдутся — мы будем знать каждую клеточку этого чуда».

Увлекается игрой в шахматы, бильярдом и, как и положено советской номенклатуре, охотой.

В 1998 году, не дотянув совсем чуть-чуть до 90, умерла мать Олега Дмитриевича — Галина Иосифовна Бредунова. У них с супругой (в девичестве Саенко Лилия Федоровна, 1937 года рождения) сын — Дмитрий Олегович Бакланов (1959 года рождения) и внучка Лилия (1980 года рождения).

Перед отъездом Виталия Коротича в США (осенью 1991 года) я записал с экс-боссом «Огонька» достаточно пространное интервью. В середине декабря 91-го Виталий Алексеевич приезжал в притихшую столицу нашего разваливающегося государства. К сожалению, легендарный реаниматор «Огонька» отказался дать интервью «ВІ/IDy» в Шереметьево. Заметив: «Получится: вы здесь патриотически голодаете, а Коротич в очередной раз сваливает в Америку?» Пожалуй, он был прав. У нас не любят, когда кому-нибудь хорошо (или, во всяком случае, неплохо). Хотя… Виталию Алексеевичу довелось повоевать на своем веку. На сотню редакторов хватит, по-моему. На днях (напоминаю, это 1992 год. — Е.Д.) я позвонил в Бостон. И мы договорились, что бывший шеф самого перестроечного из журналов берется стать собкором газеты «Новый Взгляд» в США.

— Вы упоминали в нашей беседе о ненависти, а я знаю, что у вас была книга под названием «Лица ненависти».

— Это была для меня очень важная книга. Вы знаете, у меня есть такая вот традиция — отвечать за все, что я сделал. Поэтому я ее переиздал в 87-м (или 88-м) году еще раз. Здесь. Это книга о 1982 годе. Очень страшный год. Я был тогда в Америке. Она была на грани войны. И мы были на грани войны. В США как раз вышел «Рэмбо», вышел знаменитый фильм «Америка». Рональд Рейган говорил об империи зла. В это время люди в Америке, с которыми я позже стал дружить (Генрих Смит, Роберт Скайзер), писали о-России. Генрих Смит написал книгу о том, как тяжела и сложна Россия и как она переполнена злостью и безысходностью. Я же написал книгу о ненависти, которая впитывалась, вкачивалась в Америку. Книгу там знают. Она выходила на испанском, французском, английском. И книга для меня осталась важной до сих пор. В Америке (в 1990 году) я проводил семинар по теме ненависти. Если в стране воспитывается ненависть, то надо или начинать войну, или не заниматься этой ерундой. Мое мнение. Потому что, если ненависть не воплощена в войну, она взорвется внутри страны! Америка начала это ощущать. Ненависть, направленная на нас, но не воплощенная в реальные взрывы, начала взрываться там. Сегодня Америка уже успокоилась. Сегодня, мне кажется, должны успокоиться и мы. Это одна из главных моих тем: «Исследование философии ненависти и то, что она с нами наделала».