Леонид Заика - Жертвы и палачи. По материалам процессов 1919–1953 годов

Все, что происходило дальше, иначе чем политическим пропагандистским фарсом назвать трудно. Корпус разоружен, Миронов в руках, можно и поиграть в «кошки-мышки».

«Москва, Склянскому, Для ЦК. Копия Вольск Смилге. Захваченные мироновцы доставлены Балашов, где функционирует по этому поводу следственная комиссия. Сношусь со Смилгой с тем, чтобы комиссию превратить в трибунал и дело слушать в Балашове. Мотивы: 1) Большое количество арестованных (430). Арестованные находятся здесь. 2) Свидетели в том же районе. 3) Процесс должен иметь большое политическое значение для казачества. 4) Состав трибунала: кубанский казак — Полуян, кубанец — Анисимов и предревтрибунала 9-й армии Подоспелов вполне уместен и авторитетен. Хорошо поставленное дело Миронова послужит ликвидации Донской учредиловщины. Полагаю, чтобы во время процесса Смилга прибыл в Балашов и руководил делом.

№397, 16/IХ-1919 г. Троцкий».

Начиналась большая игра с казачеством по обе стороны фронта. Кстати, Троцкий лично участвовал в организации показного судилища, прибыв в Балашов. Предстоящая игра для Троцкого была беспроигрышной, для Миронова — безнадежной, ибо в любом случае он ставился на колени. Предреввоенсовета давил на все струны, использовал все каналы. Одновременно с телеграммой Склянскому он отдал распоряжения и комиссии — трибуналу. В деле сохранилась записка Д.В. Полуяна: «Троцкий требует, чтобы как можно скорей закончить следствие и суд над Мироновым и обязательно вызвать на суд Смилгу».

Апредседатель Реввоенсовета продолжает нажимать. Резон прямой: если по-настоящему, с широкой оглаской раскрутить «дело Миронова», да крепко рубануть по устало разжимающейся пружине Мамонтовского рейда, эффект будет потрясающим. Троцкий, торопя события, вызывает Смилгу к прямому проводу, требует:

«1. Необходимо немедленно решить, каким трибуналом. судить Миронова и мироновцев, которые доставлены Балашов, — 400 рядовых и 28 коммунистов. Считаете ли вы удобным дать организованной ВАМИ следственной комиссии право трибунала? Если нет, то каковы ваши предложения?

2. Настроение частей Конного корпуса Буденного внушает серьезное опасение. С продвижением на Юг корпус грозит стать очагом новой, более опасной мироновщины. Необходимо немедленно серьезные меры. Как одну из мер предлагаю всех комиссаров, политработников корпуса Миронова, оказавшихся не на высоте, включить кавалеристами в наименее надежные части корпуса Буденного.

3. Захваченные у Миронова свыше трехсот лошадей, конское и людское снаряжение переданы Буденному, у которого есть свыше тысячи кавалеристов. Что же касается пулеметов, то предлагаю передать 22-й дивизии, ибо у Буденного излишек, у дивизии недокомплект.

Если не видите препятствия, отдайте распоряжение. №385. 16/IХ-19 г.

Троцкий».

И опять следует прямое обращение к Полуяну:

«Представляется безусловно необходимым провести предварительное следствие, затем судебное разбирательство, как можно скорым темпом для того, чтобы достигнуть необходимых политических результатов. Проволочка лишила бы дело активности. К моменту завершения следствия снеситесь по прямому проводу с т. Смилгой, присутствие коего во время процесса в Балашове совершенно необходимо. Предреввоенсовет Троцкий».

Полномочия трибунала подкреплялись приказом № 151 от 17 сентября 1919 г.:

«Чрезвычайной судебно-следственной комиссии в составе: председателя Полуяна и членов т.т. Анисимова и Подоспелова присваиваются права Чрезвычайного трибунала по делу о контрреволюционном восстании Миронова и группы его сторонников раб. — крест, власти. Трибуналу приступить к делу немедленно по завершении предварительной работы. Разбирательство дела произвести в гор. Балашове. Всем советским учреждениям вменяется в обязанность оказывать судебному следствию всемерное содействие и безусловно выполнять все требования Трибунала, относящиеся до настоящего дела. Пред. Реввоенсов. республики: Л. Троцкий».

Как на пожаре. Лев Давидович серьезно опасался комкора Миронова, если впопыхах позабыл посоветоваться с председателем Революционного военного трибунала Республики? Конечно, его представление о том, что приказ предреввоенсовета Республики лишает Ревоентрибунал возможности «осуществлять принадлежащее ему право контроля и руководства в отношении всех судебных органов, действующих в Красной Армии», можно игнорировать. Что он, в принципе, и сделал, в который раз приказав председателю ревтрибунала Полуяну: «К процессу необходимо тщательно собрать все жертвы, понесенные Красной Армией в стычках с Мироновым, а также факты насилия мироновцев».

Такому тщанию, с которым обволакивали компроматом Филиппа Кузьмича и почти в это же время Б.М. Думенко — еще одного очень похожего на него популярного казачьего комдива, могла бы позавидовать сама средневековая инквизиция.

Судили Миронова в Балашове. Здесь же оказался один из наиболее беспощадных творцов и проводников революционного права, член Ревтрибунала Республики Н.В.Крыленко. Судя по официальным документам, обошлись без него, он лишь при сем присутствовал. Видимо, сама власть предпочла остаться в стороне, дабы не вызвать протеста у казачества, с тревогой следившего за развитием событий вокруг легендарного краскома. Председательство в суде поручили Д.В. Полуяну — выходцу из простонародья. Общественное обвинение было возложено на члена Реввоенсовета фронта Смилгу. Однако можно не сомневаться, что Крыленко дотошно проинструктировал обвинителя относительно линии поведения на процессе. Иначе его присутствие в Балашове теряет всякий смысл: простого совпадения в подобной ситуации быть не может.

В конечном итоге более 400 человек были осуждены, хотя ничего конкретного, обличающего их в измене (измене кому?), ни следствие, ни суд не обнаружили. Даже явный недруг Миронова второй член реввоенсовета корпуса Ларин и тот в суде заявил, что воззвания комкора «не казались призывом против Советской власти». Правда, сам Филипп Кузьмич все-таки не выдержал и, что называется, дал задний ход, наступив на горло собственной песне. Возможно именно это на сей раз спасло ему жизнь. В последнем слове он заявил:

«Суд должен быть беспощадным, но в данном случае я просил бы вас сердцем отнестись к этому процессу и, несмотря на то, что ко мне относились до сих пор враждебно и сейчас не доверяют мне, но я заявляю всем своим поведением, что я не против Советской власти, а что обстоятельства были такие, что они сделали из меня не человека, а вещь, которая почти утратила возможность отдавать себе ясный отчет в своих действиях. Я просил бы Революционный трибунал не придавать особенного значения моим воззваниям и декларациям, так как они были написаны мною в том уже состоянии, когда я был не человеком, а вещью и когда не я управлял, а обстоятельства управляли мною. Я уже говорил, что я опытный боец, но политически отсталый человек и не в состоянии разобраться во всех тонкостях политики и партийных вопросов».