Михаил Трофименков - Красный нуар Голливуда. Часть II. Война Голливуда

Не думаю, что встречал в жизни более циничного человека, чем этот тощий техасец с болезненно серым лицом. Он был ведущим членом «Клуба демагогов», состоявшего из таких же, как он, молодых конгрессменов, которые торжественно поклялись голосовать за любой билль, о чем бы ни шла речь. Видели бы вы Дайса, стоящего в дальнем конце Палаты, в окружении двух-трех близких членов клуба с добродушной усмешкой на лице. Когда наступал час переклички, он выходил вперед и зычно ревел [свое имя], заливаясь при этом снисходительным смехом. — Маркиз Чайлдс .

Семерым членам КРАД предстояло изучить «размах, характер и цели антиамериканской пропаганды», «распространение подрывной и антиамериканской пропаганды, источником которой являются либо иностранные государства, либо местные круги, выступающие против гарантированных конституцией принципов государственного строя США». Предполагалось, что КРАД на основе собранной информации выступит с законодательными инициативами. В этот день начался «обратный отсчет» для красного Голливуда. Но современникам и в кошмарном сне не привиделось бы, чем обернется инициатива Конгресса.

Во-первых, срок работы Комиссии был отмерен ничтожный: до 1 января 1939 года. Но когда придет время представлять финальный отчет, Дайс заявит, что выявил гораздо больше антиамериканских элементов, чем ожидал, поэтому работу КРАД необходимо продлить на год. Мизансцена повторялась ежегодно, поскольку КРАД в конце каждого сезона обнаруживала еще что-нибудь интересненькое, пока в 1946-м ей не присвоили постоянный статус. Так, в июне 1939-го бывший заместитель начальника Генштаба генерал Ван Хорн Мосли, подавший в отставку в знак протеста против «диктатуры» ФДР, пять часов давал КРАД показания о перевороте, намеченном коммунистами и евреями на август: в «день Д» 150 тысяч мексиканских наемников вторгнутся в США, а еврейские торгаши спровоцируют экономический коллапс.

Во-вторых, третьих, четвертых (и так далее), любая комиссия казалась ничтожной в гигантской тени ФДР. Даже самые проницательные люди испытывали к нему почти непристойную влюбленность.

Эти глаза! К ним я как-то не был подготовлен. На знакомом лице они были ‹…› прекрасной неожиданностью — интенсивная голубизна взора. Светлый тон действовал тем поразительнее, что он выделялся на почти темном фоне окружающих его теней. Глубокие круги вокруг глаз относились к сокровенным чертам этого тысячи раз сфотографированного лица; однако никакой портрет не передает светлой интенсивности взора. Глаза! Какие они голубые! И так ясны… Удивительно ясны! Кто бы мог подумать… ‹…› Я не спросил его о положении в мире; это было бы неприлично. — Клаус Манн .

Поскольку у ФДР хватало забот, в отношениях с деятелями культуры его часто подменяла Элеонора, склонная к диссидентству уже в силу своей бисексуальности.

Рассудительная сердечность ее улыбки оживляла любое застолье; ее добрый взгляд распространял доверие. ‹…› Только женщина столь аристократической породы и столь демократического сердца может найти достаточно мужества для той совершенной простоты, с которой эта непринужденно-веселая first lady [18] Первая леди (англ.). выступает, говорит и действует. — Клаус Манн .

Когда в 1939-м Дайс вызвал на допрос руководителей Конгресса американской молодежи, созданного в 1935-м правительством «молодежного парламента», первая леди присутствовала в зале. А затем предложила допрошенным активистам, по случайному стечению обстоятельств состоявшим в комсомоле, пансион в Белом доме. Эбботт Саймон, член редколлегии коммунистического Champion, две недели спал в кровати Линкольна.

В Белом доме проходили выездные представления «Булавок и иголок» и показы политически значимых фильмов. Президентский кинозал, появившийся при Вудро Вильсоне, мог претендовать на роль символа необратимых перемен в американской политической жизни. На «инаугурации» зала показали расистское «Рождение нации» — теперь крутят «Испанскую землю».

Приглашение в Белый дом отпускало любые грехи. В сентябре 1937 года в здании Почтового ведомства были торжественно открыты заказанные правительством панно Рокуэлла Кента во славу американской почты. На одном из них эскимосы на собачьих и оленьих упряжках провожали почтовый самолет. На другом — пуэрториканские женщины получали письмо эскимосов. Текст письма хорошо читался. Другое дело, что никто в США, за исключением жителей Аляски, не владел эскимосским диалектом, на котором оно было написано. Въедливая журналистка Руби Блэк нашла лингвиста, способного расшифровать послание:

Наши друзья, народы Пуэрто-Рико! Давайте действовать, давайте сменим вождей. Только это сделает нас равными и свободными.

Публикация перевода вызвала газетный шторм: «Эскимосы призывают пуэрториканцев свергнуть иго дяди Сэма», «На панно Кента написан призыв к восстанию».

Настойчивость Блэк объяснялась тем, что Пуэрто-Рико, оккупированное в ходе испано-американской войны (1898), было самой горячей точкой Америки. Остров попал в порочный круг террора. В октябре 1935-го полиция застрелила шестерых человек на территории университета. В феврале 1936-го сторонники независимости в ответ убили начальника полиции Сан-Хуана. 21 марта 1937-го полиция расстреляла разрешенную (разрешение было отозвано за час до начала) демонстрацию, убив 19 мирных граждан и — «дружественным огнем» — двух своих офицеров.

Кент был вовлечен в пуэрториканские страсти как свидетель защиты пуэрториканского лидера Альбису Кампоса: впрочем, когда дело дойдет до суда, Кенту просто запретят давать показания.

Короче говоря, послание эскимосов стало достоянием общественности в самый неудачный — не для Кента, а для ФДР — момент.

И что же?

Некоторое время спустя я был приглашен миссис Рузвельт на обед в Белый дом ‹…› хорошо помню красивую и обаятельную женщину, сидевшую по правую руку от меня. Это была миссис Моргентау, жена главы министерства, которое заказало мне злополучное панно. Не успели мы сесть за стол, как миссис Моргентау сказала:

— Мистер Кент, вы обладаете необыкновенным чувством юмора! — и она буквально затряслась от смеха.

После обеда министр долго и в самом дружеском тоне беседовал со мной, пока мы пили кофе и ликер.

После кофе и ликера Элеонора попросила Кента задержаться и несколько часов беседовала с ним — не о Пуэрто-Рико, о возрождении традиционных ремесел.

Такое же расположение выказал ФДР Чаплину после нью-йоркской премьеры в октябре 1940-го «Великого диктатора». «Преждевременно антифашистский», как выражались следователи КРАД, фильм был открытой провокацией против лидеров Италии и Германии, с которыми, как-никак, США еще не воевали.