Михаил Трофименков - Красный нуар Голливуда. Часть II. Война Голливуда

Я решилась дать показания, чтобы моим семерым детям не пришлось жить при коммунистическом режиме.

Слезы матери-героини не подействовали на судей. Лича признали недостойным доверия. New York Times, отдавшая под его показания первую полосу, напечатала опровержение и предостережение: Лич — участник «зловещей клеветнической кампании». Фиттса такой анамнез свидетеля не смущал.

Газеты пронюхали, что Лич на предварительных слушаниях назвал имена 42 коммунистов, попутчиков и их спонсоров. Среди них: актеры Богарт, Кегни, Ледерер, Фредерик Марч, Джин Мьюр, Луиза Райнер, Гейл Сондергаард, Стэндер, Франшо Тоун, режиссеры Ла Кава и Таттл, сценарист-режиссер Биберман, продюсер-сценарист Фрэнк Дэвис, сценаристы Коул, Одетс, Орниц, Фрэнк Скалли, а также жены Орница и Таттла — Сэди и Таня.

Дайс был вне себя: Лич — его свидетель. Пройдоха Фиттс украл у него гениальную идею, исполнителя главной роли и грядущую славу. Дайс примчался в Голливуд, чтобы, язвил Орниц, засудить Фиттса за плагиат.

С самого начала дела Дайса шли наперекосяк: кастинг свидетелей ему пришлось проводить в своем поместье в Бомоне (Техас). Голливуд ощетинился. Дайса атаковали The Hollywood Reporter и Variety. Актерская гильдия заявила:

Очернять выдающихся людей, не имея достоверных доказательств, смешивая невиновных с виновными, означает быть игрушкой в руках Гитлера и Сталина.

Техасец пытался подобраться к Гильдии сценаристов через ее президента Шеридана Гибни, которому вручил список неблагонадежных: передайте, что в их интересах навестить меня в отеле «Рузвельт» и «очиститься» от подозрений. Гибни список взял, но его фигурантов собрал лишь для того, чтобы настоятельно предостеречь от общения с Дайсом.

Паркер кричала на митинге в Филармонии:

Народ хочет демократии — подлинной демократии, мистер Дайс — и обращает свои взоры к Голливуду, потому что в газетах ее не найти. Именно потому вам здесь не место, именно потому вы хотите уничтожить прогрессивные организации Голливуда, что вам нужен контроль над этим медиумом, чтобы установить фашизм в нашей стране!

Восторгаться корпоративной монолитностью не стоит. Делегация во главе с Фрэнком Фрименом (Paramount), президентом Ассоциации продюсеров, посетила Дайса и дала понять, что никому не позволено оскорблять 22 тысячи тружеников Голливуда сомнением в их безграничном американизме. Заверения в готовности поддержать любое беспристрастное расследование, конечно, были данью ритуального уважения к Конгрессу. Но фразу о том, что, заведись в Голливуде паршивая овца, на корпоративную защиту ей не стоит рассчитывать, можно трактовать и как намек чужаку — со своими комми мы разберемся сами, — и как предвестие черных списков.

Открывая заседание Большого жюри 5 августа 1940 года, Фиттс рассказал, что расследование вывело на след «массовых убийств» противников коммунистического диктата. Уже арестован главный подозреваемый — коммунист Бриттен Уэбстер, еще двоих вот-вот арестуют. «Самые сенсационные разоблачения» Фиттс перенес на завтра.

6 августа он сообщил, что вызвал свидетелей Стэндера, Бибермана, Гейл Сондергаард, Орница и Одетса. Но безнадежно испортил интригу, оговорившись, что звезды к убийствам непричастны. Он просто хочет расспросить их о собраниях пятой колонны. Вернуть слушаниям саспенс он не смог, даже разоблачив 7 августа заговор АЛГ:

Из-за гитлеровской антисемитской программы компартия замыслила сыграть на страхах еврейского народа и затянуть его в компартию, продавая идею, что партия, будучи интернациональной организацией, — единственная инстанция, способная эффективно бороться с влиянием гитлеризма и обеспечить евреям защиту.

Дело об убийствах тихо сдулось. Выборы Фиттс проиграл и, не найдя работы по специальности, ушел — несмотря на увечья — в армию. После войны переехал в Три Риверс, крохотный городок посреди пустыни, насчитывавший от силы две тысячи жителей. 29 марта 1973 года 78-летний Фиттс уселся перед своим гаражом в любимое кресло-качалку и застрелился.

Через пару дней Лич — зачем добру пропадать — повторил показания в КРАД. Дайс решил «взять числом»: вызвал не пять, а двадцать голливудских красных. Явились все, кроме Джин Мьюр, и, по словам Дайса, были очень искренни, предоставили свои ежедневники и счета в доказательство того, что не симпатизируют и никогда не симпатизировали компартии.

На самом деле свидетели вытирали о Дайса ноги.

Я пришел со своим адвокатом Чарльзом Кацем. На длинном кофейном столике лежала куча газетных вырезок: сенсационные херстовские репортажи и прочие статьи о Дайсе. Мы разглядывали их с большим профессиональным интересом, когда вдруг появилась женщина с лошадиным лицом, вырвала вырезки из наших рук и заявила: «Вы не имеете права их смотреть! Они засекречены! Они совершенно секретны!» Мисс Лошадиное Лицо убрала вырезки в сейф и заслонила его своим телом. ‹…› Следователи на вид были копы как копы. Один сверлил меня взглядом и почти не разговаривал. Другой расспрашивал о моих фильмах, делал мне комплименты, по-дурацки заискивал, а потом сказал: «Вы вызваны повесткой в Вашингтон». Я повернулся к Чарли: «Мне соглашаться?» Чарли ответил: «Ни в коем случае. Я не вижу авиабилета первого класса». Один следователь сказал: «У нас его еще нет». Чарли сказал: «Тогда эта повестка противозаконна. Джонни, пошли». И мы пошли. — Брайт .

Богарт со своим адвокатом оказались на допросе вдвоем против одного Дайса. Богарт накричал на него: «Я родился американцем! Я очень люблю свою страну. Я оскорблен инсинуациями, что я что-то скрываю!»

Приструнить звезд было решительно невозможно.

Через пару дней ФДР, встретив Кегни на вечеринке в Белом доме, притворно нахмурит брови:

— Джимми, я тут читал в газетах, что ты — плохой мальчик!

— О, мистер президент, я просто верю в то же, во что верите вы.

— Умничка, Джимми!

Впрочем, кто-кто, а Кегни как раз беззаботным героем не назовешь: восторженное общение с радикалами начала 1930-х наградило его повышенной пугливостью. Когда Лич назвал его коммунистом, Кегни отдыхал на острове Мартас-Винъярд у побережья Массачусетса: забраться еще дальше от Голливуда невозможно физически. Гарри Уорнер, пообещав стереть Джеймса в порошок, если тот не «отстирает свое белье», отрядил объясняться с Дайсом его брата, продюсера Уильяма Кегни. Выслушав его монолог, Дайс ответил в классическом техасском стиле: «Там, откуда я родом, если вас назвали сукиным сыном и вы никак на это не ответили, это значит, что вы сукин сын».

Кегни смертельно боялся летать. Но прослыть коммунистом боялся еще сильнее. Единственный раз в жизни он взошел на борт самолета, спеша оправдаться перед Дайсом.