Аркадий Недель - Панмедиа. COVID-19, люди и политика

Учитывая исход Салемского процесса, сто пятьдесят осужденных и девятнадцать казненных человек, свободу воли в общении с дьяволом судьи все же признали. Нельзя сказать, что все судьи в Салеме были садистами и «прирожденными убийцами» и получали удовольствие от власти над несчастными женщинами — хочу подчернуть, что никоим образом их не оправдываю, — и нет сомнений, что они больше всего хотели найти дьявола, но их поиск, как потом и у швейцарцев, зашел в фокус постправды: неважно кто ведьма, если мы так решили.

Постправда — ментальная дифракция. Физическая — если не вдаваться в детали физики и геометрии, заключается в огибании волной препятствия, то есть проникновения в область (геометрической) тени огибаемого объекта; ментальная — огибает предмет своего описания, всегда пролегая в области семантической тени. Проще говоря, постправда никогда не является высказыванием о событии или предмете, а только о его возможности . Содержание такого высказывания относится к реальности, точнее, к нашим представлениям о ней, как вирус к органической субстанции, оно живет и передается за счет модальности возможного.

Иосоантропия сегодня — новая форма средневекового бестиария (от лат. bestia «зверь»), в Средние века бестиарии представляли собой сборники рассказов про животных с иллюстрациями и аллегорическим смыслом, как правило нравоучительным. Такие же книги имели хождение и на Руси, они назывались «Физиологами», название отсылает к греческим сочинениям, известным еще в Александрии II века. Этот жанр становится особенно популярным в эпоху, когда народная культура приобретает вес в обществе и тоже, как и культура элит — или даже в большей степени — начинает управлять смыслами этой эпохи. В бестиариях животные и растения не только похожи на человека, но и в известной степени оказываются лучше его — умнее, талантливее, сообразительней и т. п., — они его учат и тем самым как бы возвращают в мир природы с четко проставленными акцентами на добром и злом. К слову, высокий уровень советской мультипликации («Ну, погоди!», «Ежик в тумане», «Кот Матроскин» и многие др.) говорит о том, что в СССР бестиарии играли важную роль, и народная культура там действительно существовала, причем именно в средневековом модусе — с ясным знанием о добре и зле.

В средневековых книгах этого жанра волк, лиса, заяц… или, что еще интереснее, мандрагора, травянистое растение, используемое во многих культурах мира как сильный галлюциноген, выступают как слишком-люди, являясь как бы зумингом тех человеческих качеств или пороков, которые необходимо подчеркнуть. Корни мандрагоры — даже не обязательно ее для этого пробовать — могут явно напоминать то ли животного, то ли человека, в психологии зрения этот эффект называется парейдолией или парейдолическими иллюзиями. Многие из нас не раз с ними сталкивались в жизни, когда, разрезав яблоко или луковицу, в одной из половинок видели человеческую рожицу или морду животного.

Парейдолический способ видеть, когда смутный и не напоминающий никакой предмет зрительный образ достраивается мозгом до четкого изображения: лица, морды животного или узнаваемой фигуры — лишний раз напоминает нам о том факте, что хотим мы того или нет, но мы постоянно находимся в антропном секторе и не можем из него выйти, а может нам этого на самом деле и не нужно.

Бестиарная культура, будь то в форме средневековых книг или современных мультфильмов, как и бесчисленные анекдоты про животных, имеет свою обратную сторону: экзальтированность ее носителей. Человек с легкостью воспринимает рассказы и картинки, изображающие зверей и растений в качестве людей, но он и с неменьшей легкостью готов ринуться к трансцендентному, в религиозном смысле, и к запредельному — в психологическом. То, что в бестиариях человек возвращается к универсуму природы, не отменяет его стремления к божественному, тем более эта тема никогда не оставляла людей Средних веков. Так, австрийская визионер и мистик Агнесса Бланнбекин (1244–1315), чьи откровения были опубликованы одним монахом спустя более четырехсот лет после ее смерти [53], ощущала, что у нее во рту находится крайняя плоть Христа. Ощущение это, по свидетельству Агнессы, приходило к ней очень часто и каждый раз наполняло ее высшей радостью, женщина представляла, как проглатывает крайнюю плоть Иисуса, и потом он рождается в ней заново. Откровенность, с которой она об этом повествует, может и сегодня шокировать многих наших пуритан и священников — к вопросу о «темных» Средних веках, каковыми они многим представляются, которые во многих отношениях были временем гораздо более свободным, чем мы в нашем, таком демократическом мире. Не совсем, однако, понятно, насколько описанные ощущения превратились у Агнессы в тактильную, буквальную форму евхаристии или же они больше имели эротический контент… [54]Хотелось ли ей заняться со Спасителем фелляцией или просто съесть его для последующего рождения — остается под вопросом.

Корни Мандрагоры. Страница старинного манускрипта

При жизни Агнесса, как бы сейчас сказали, работала в горсовете и решала всякого рода административные проблемы горожан. Уже тогда она была известна как дама со странностями и с очень своеобразным отношением к Спасителю. Говорят, что с самых ранних лет Агнесса проявляла завидное христианское благочестие, тайно от семьи раздавая мясо и хлеб неимущим. По ее собственному свидетельству, а никаких других надежных источников не существует, Агнесса регулярно слышала голос, наставлявший ее в христианском учении, причем францисканского толка, в чей Орден она вступила, как считается, в 1260 году — дата, на которую итальянский теолог Иоахим Флорский назначил конец света.

Другая дама, итальянка Екатерина Сиенская (1347–1380), тоже визионер, писательница, автор «Диалогов о Провидении Божьем», описывала свои видения, где Богоматерь обручает ее с Сыном, подарившем ей обручальное кольцо. До оральных откровений дело не доходило, по крайней мере об этом неизвестно, но как и ее автсрийская предшественница, Екатерина с самых юных лет решила посвятить свою жизнь Христу, о правильности своего выбора однажды сообщило знамение — голубь, присевший ей на голову во время молитвы. В 1374 году, во время эпидемии чумы Екатерина потеряла родных и возможно по этой причине сострадание превратилось у нее в гиперчувство: несмотря на опасность, она контактировала с больными, прокаженными, обреченными, чтобы как-то облегчить их участь. Всю сознательную жизнь она практиковала аскетизм, мало ела и мало спала, в свободное от общественной деятельности время — молилась, а под конец жизни свою аскетическую практику довела до совершенства.