Джон Бэррон - КГБ. Работа советских секретных агентов

Сахаров забрал документы из своего сейфа, потом пошел в референтуру на втором этаже. "Василий, произошло нечто неожиданное, — сказал он караульному, — можешь ты меня впустить на пару минут?"

"Почему же нет, Володя?" — ответил караульный.

В 23.05 он пожелал доброй ночи часовому и пошел по направлению к пустыне, оставив в машине ключи. Все его имущество состояло из автоматического пистолета и крестика, полученного при крещении. Около полудня на следующий день русские мрачно патрулировали в аэропорту и на автострадах, пересекающих границы Кувейта. Однако к тому времени Сахаров был за тысячи миль оттуда.

История Сахарова естественно неполна, поскольку он отказался рассказать, когда, где и как он стал агентом ЦРУ, или же что именно он делал для них. ЦРУ также отказалось ответить на вопросы по этому поводу.

Одним из наиболее интересных, оставшихся без ответа вопросов, является следующий: почему ЦРУ решило отозвать своего столь ценного и способного агента. По-видимому, оно было уверено, что он находился в опасности. Но почему? Сахаров покинул Кувейт вскоре после того, как египетское правительство арестовало Шарафа и девяносто человек, сочувствующих СССР. Хотя он, очевидно, не мог вызвать эти аресты, тем не менее есть, по-видимому, какая-то связь между ними и его побегом; а возможно, что и нет.

Как бы то ни было, сведения, полученные от Сахарова, безусловно нанесли ущерб советской ближневосточной стратегии, и в этом заключается значительность его работы. Советская политика, в основе которой лежат интриги и тайная деятельность, сама по себе находится в постоянной зависимости от тайных агентов, которым поручено ее исполнение. Поэтому иногда эта политика может быть разрушена одним единственным человеком, решившимся на предательство. За последние два десятилетия испытывающие отвращение к КГБ перебежчики не раз наносили непоправимый вред советской политике, обнажая основанный на тайной деятельности ее фундамент.

Однако советские руководители, начиная с Ленина, несмотря на все неудачи и риск, не выказали никакого намерения уменьшить свою зависимость от тайной деятельности. Они не нашли, по-видимому, в своей философии основания этому. Бывший посол США в СССР Джордж Ф. Кеннан писал о первых советских руководителях: "Эти люди, не нужно забывать, все до одного отвергали, вследствие идеологического убеждения, ту точку зрения, что существуют какие-либо абсолютные стандарты личной этики, которой следует подчиняться. Согласно их собственному определению, высшим решающим фактором в том, что хорошо и что плохо в человеческом поведении, включая также и их собственное, является то, какова от этого польза делу общественной трансформации. Это действительно было единственным критерием по отношению к людям, находящимся вне партии. Обман, хитрость, преследования, убийство, пытки — все здесь было допустимо, если в данный момент считалось полезным и важным для великого дела". Такие люди естественно считали, что лучше воровать у другой страны, чем покупать; лучше подчинять человека себе, чем искать его сотрудничества; лучше скомпрометировать посла, чем вести переговоры с его правительством.

Возможно, что несправедливо приписывать современным советским руководителям те же склонности. Тем не менее современное руководство точно также погружено в тайные формы деятельности и также целиком и полностью зависит от КГБ. Последующая глава покажет нам, что движущие силы советского общества таковы, что ни современным, ни будущим советским лидерам не будет легко освободиться от этой зависимости, какими бы ни были их желания.

Ранним утром 30 октября 1963 года копии срочной телеграммы от Бориса Иванова, резидента КГБ в Нью-Йорке, были в спешном порядке доставлены членам Политбюро. Иванов докладывал, что в течение прошедшей ночи ФБР арестовало трех сотрудников КГБ, бывших в обществе американского инженера Джона В.Бутенко. Двое из сотрудников, работавшие в ООН и потому пользовавшиеся дипломатической неприкосновенностью, были освобождены. Однако третий, Игорь Александрович Иванов, бывший якобы шофером Амтор-га и не имевший дипломатического паспорта, был арестован вместе с Бутенко. В телеграмме подчеркивалось, что ФБР конфисковало у него множество похищенных секретных документов и электронного и фотографического оборудования, что являлось достаточным основанием для заключения Игоря на длительный срок.

Утром того же дня генерал Олег Михайлович Грибанов, начальник Второго Главного Управления КГБ, вызвал к себе Юрия Ивановича Носенко, заместителя начальника отдела, ответственного за операции против американских туристов в Советском Союзе. Он объяснил ему критичность ситуации и сообщил, что КГБ решил арестовать американского заложника и заставить обменять его на Иванова.

— Какие туристы у нас имеются? — спросил он.

— Сейчас конец сезона, — ответил Носенко, пожимая плечами.

— Но должен же быть кто-нибудь, — настаивал Грибанов.

— Ну, есть профессор Баргхорн.

— Кто он такой? — нетерпеливо спросил Грибанов.

Как обычно, КГБ знало об американском госте все, и Носенко подробно изложил его биографию. Фредерик К. Баргхорн преподавал политические науки в Йельском университете, а прежде, во время Второй мировой войны, работал в американском посольстве в Москве, затем был представителем Министерства иностранных дел США в Германии. КГБ полагал, что во время его пребывания в Германии профессор встречался с советскими перебежчиками, а также что его послевоенные визиты оплачивались американскими организациями.

— Все ясно. Он шпион, — просиял Грибанов.

Носенко ответил, что его отдел тщательно изучал каждый шаг Баргхорна во время его визитов и пришел к выводу, что тот не был шпионом. За несколько дней до этого, в Тбилиси, в кофе Баргхорна были подсыпаны наркотики, от которых он почувствовал себя настолько плохо, что его. пришлось госпитализировать. Сделали это для того, чтобы обыскать его самого и сделанные им записи, однако ничего обнаружено не было.

— Он просто интересуется нашей страной; это его область. Он написал три книги о Советском Союзе, — сказал Носенко. — Но он не шпион.

— Так сделайте его шпионом! — приказал Грибанов.

Во второй половине дня Отдел дезинформации КГБ снабдил Носенко фальшивыми документами, якобы содержащими сведения о системе противовоздушной обороны и подробным планом операции. Поскольку Хрущева в Москве не было, Председатель КГБ Владимир Ефимович Семичастный утром 31 октября позвонил Леониду Брежневу, который согласился с "принципом взаимности" и от имени Политбюро небрежно одобрил план КГБ. По прошествии некоторого времени Грибанов сообщил об этом Носенко.