Олег Мозохин - ОГПУ-НКГБ в борьбе со спецслужбами Японии

6. Всех арестованных харбинцев разбить на две категории:

а) к первой категории отнести всех харбинцев, изобличенных в диверсионно-шпионской, террористической, вредительской и антисоветской деятельности, которые подлежат расстрелу;

б) ко второй категории — всех остальных, менее активных харбинцев, подлежащих заключению в тюрьмы и лагеря, сроком от 8 до 10 лет.

7. На харбинцев, отнесенных в процессе следствия к первой и ко второй категории, — ежедекадно составлять альбом (отдельная справка на каждого арестованного) с конкретным изложением следственных и агентурных материалов, определяющих степень виновности арестованных.

Альбом направлять в НКВД СССР на утверждение.

Отнесение арестованных харбинцев к 1-й и 2-й категориям производится на основании агентурных и следственных данных — Народным Комиссаром Внутренних дел республики — начальником УНКВД, области или края, начальником ДТО УГБ НКВД, совместно с соответствующим прокурором республики, области, края, дороги.

8. После утверждения списков НКВД СССР и прокурором Союза приговор приводить в исполнение — немедленно.

9. Освобождение из тюрем и лагерей ранее осужденных харбинцев, отбывающих наказание за шпионаж, диверсию и вредительство, — прекратить.

На этих лиц представить материалы для рассмотрения на Особом совещании НКВД СССР.

10. Операцию по харбинпам использовать для приобретения квалифицированной агентуры, приняв меры к недопущению в секретный аппарат двойников.

11. Операцию закончить к 25 декабря 1937 года.

12. В отношении семей репрессируемых харбинцев руководствоваться моим приказом 00486 от 15 августа 1937 года».

О ходе операции Ежов приказал докладывать ему по телеграфу каждые пять дней (5, 10, 15, 20, 25 и 30 числа каждого месяца) [332].

По отчетным данным, на 10 сентября 1938 г. было рассмотрено дел на 30.938 харбинцев. Из них было осуждено к расстрелу 19.312, к другим мерам наказания 10.669, передано в суды 251 чел.; возвращено на доследование на 796 чел.

Особо ценным всегда считалось проникновение агентуры в разведывательные и контрразведывательные органы противника с тем, чтобы выявлять формы и методы деятельности противника, направления работы, выявление объектов заинтересованности. Особенно важно это было в преддверии военных действий для того, чтобы вскрывать истинное положение дел, особенно в части военных приготовлений и для снабжения противника дезинформацией.

Преследуя пели создания разведывательных позиций на территории советского Дальнего Востока, японцы смогли внедриться в спецслужбы СССР.

Дело Кима. 21 мая 1937 г. НКВД СССР сообщило Сталину об аресте Кима Романа Николаевича. В ходе следствия было установлено, что в 1922 году Ким был завербован японским генеральным консулом во Владивостоке — резидентом японского генерального штаба Ватанабе, по заданию которого он поступил на службу в органы ОГПУ-НКВД с разведывательными целями. Ким на протяжении последних двенадцати лет поддерживал в Москве связь с японскими разведчиками (военные атташе, работники посольства), которым систематически передавал шпионские материалы по вопросам, связанным с контрразведывательной работой ОГПУ-НКВД против японцев.

Было установлено, что Ким, участвуя с 1932 г. в технических операциях по выемкам документов, из сейфов японского военного атташата в Москве, проводил их по предварительной договоренности с японцами и таким образом снабжал органы ОГПУ-НКВД дезинформационными материалами. Ким по национальности японец, был сыном бывшего японского посла в царской России. Он скрывал это, выдавая себя за корейца [333].

19 мая 1937 г. арестованный Ким Роман Николаевич, 1899 г. рождения, уроженец гор. Владивостока, гр. СССР, беспартийный, старший лейтенант государственной безопасности подтвердил факт своего внедрения в органы ОГПу-НКВД японским Генеральным штабом для ведения разведывательной работы.

Будучи агентом негласного представителя японского Генерального штаба Ватанабе, осуществлявшего функции японского генерального консула в гор. Владивостоке, Ким внедрился вначале в негласный, а впоследствии в 1932 г. и в гласный аппарат ОГПУ-НКВД. Таким образом, находясь на руководящей оперативной работе, он занимался разведывательной работой в пользу Японии вплоть до своего ареста.

Настоящая фамилия Кима была Мотоно Кинго. Ким был внебрачным сыном японского дипломата Мотоно-Ичиро, бывшим послом в России в годы империалистической войны и впоследствии министра иностранных дел при кабинете Ямомото. Мотоно-Ичиро умер в 1928 г.

Образование Ким получил в японском императорском лицее, который закончил в 1917 г. В этот лицей принимались только привилегированные лица (самураи и дети дворян). Благодаря влиянию своего отца — Мотоно, Киму удалось туда поступить. В лицее он официально значился как «Саори-Кинго», так как под фамилией Мотоно ему неудобно было фигурировать. Саори — это имя жены Мотоно. В 1917 г. по окончании лицея Ким по традиции семьи Мотоно должен был держать экзамен на дипломата, тем более, что окончившие лицей могли держать экзамен с сокращенными требованиями. По окончании лицея Ким выехал в Россию, где получил высшее образование.

В гор. Владивосток он приехал в 1917 г., поступил в Восточный институт, впоследствии реорганизованный в университет, который закончил в 1923 г. Ватанабе, знавший Кима с детства, привлек его к разведывательной работе. Таким образом, желание специализироваться по филологии не осуществилось, Ким стал японским разведчиком.

При помощи японского консульства он освободился от военной службы у белых. Генконсул Ватанабе в одной из бесед сказал, что Ким теперь у него в долгу. В декабре 1922 г. Ватанабе встретился с Кимом и заявил, что он должен свои знания япониста использовать в целях внедрения в аппарат Приморского ГПУ тем самым, принеся пользу Японии, и отплатив ему долг. Ватанабе в свою очередь обещал Киму свою помощь по части карьеры. Это предложение Ватанабе — негласного резидента Японского генерального штаба Ким принял.

В целях выполнения поручения генконсула Ватанабе, Ким примерно в середине марта 1923 г. встретился с Богдановым — своим товарищем по университету, работавшим в Приморском ГПУ и попросил его устроить на работу в органы государственной безопасности. Богданов предложил Киму взять на себя функции секретного агента Приморского ГПу и заниматься освещением японской колонии во Владивостоке. Ким согласился. После переговоров на квартире у Богданова было оформлено его секретное сотрудничество соответствующей подпиской.

После своей вербовки Ким встретился с Ватанабе и доложил о состоявшейся договоренности с Богдановым. Ватанабе это сообщение принял с удовлетворением. Он заявил, что до закрепления отношений с Приморским ГПу Ким не должен совершать таких шагов, которые нарушили бы создавшиеся перспективы внедрения в аппарат ОГПу. Ватанабе вскоре после этого уехал, и Ким его больше не встречал.