Александр Даллин - Захваченные территории СССР под контролем нацистов [Оккупационная политика Третьего рейха 1941–1945] [litres]

Результатом стала разнополярная политическая и психологическая ориентация «господ и крепостных». Партизанское движение все чаще находило массовую поддержку. В качестве возмездия за «саботаж» и «подрывную деятельность» оккупационные власти прибегали к жесточайшему террору. Это, в свою очередь, подталкивало еще большее число местных жителей к сопротивлению немцам, не сумевшим добиться желаемого увеличения сельскохозяйственного и промышленного производства на оккупированных территориях. Таким образом, Берлин был вынужден санкционировать политику «кнута и пряника», которая в различных пропорциях длилась до конца войны. В то время как кнут продолжал оставаться довольно универсальным атрибутом немецкого правления, постепенно вызревало элементарное осознание того, что для максимальной безопасности и оптимальной производительности необходимо активное сотрудничество населения. Прагматическая необходимость, осознаваемая главным образом на местах, диктовала отход если не от теории, то от практики колониализма в нацистском духе.

И хотя гнет по-прежнему усиливался, были введены определенные «уступки» коренному населению. По сути, в каждом случае они затрагивали область реальных жалоб. И по сути, в каждом случае их главным побудительным стимулом становились немецкие поражения. Рейх шел на уступки из-за своей слабости, а не силы. Сельское хозяйство стало первой областью, в которой была частично принята во внимание чрезмерно активная эксплуатация простых людей – главным образом потому, что Германия выигрывала от усиления стимулов к производству, которые должна была создать аграрная реформа, не подвергая при этом критической опасности нацистские планы на будущее. Далее, в качестве более существенного отхода от долгосрочных целей, на Востоке была восстановлена [кое-какая, кое-где] промышленность. За этим последовали другие умеренные отдельные послабления – статус рабочих на принудительных работах и военнопленных, культурные и религиозные возможности, местное самоуправление.

И только позже, когда военная удача все больше и больше отворачивалась от рейха, отступление от догмы к эклектическому и вынужденному реализму расширилось настолько, что допустило систематическое использование «жителей Востока» в качестве военной силы на стороне Германии: предложение, на которое Гитлер решительно наложил вето в 1941 г. Симптоматично, что в этой череде уступок политические делались последними. Уже после того, как были введены некоторые экономические реформы, разрешены воинские части из местного населения и приняты другие полумеры, пришло осознание того, что новая тактика требовала хорошо организованной «политической войны» и хотя бы символических обещаний населению СССР на будущее. Это пришло последним, поскольку наиболее фундаментально компрометировало нацистскую идеологию и ее цели.

Поначалу, когда победа казалась неизбежной, официальный Берлин отвергал политическое сотрудничество с русским населением. Его активная поддержка была сочтена ненужной и нежелательной. Когда, ближе к концу войны, остро нуждаясь в помощи, Третий рейх обратился к «секретному оружию» политической войны, большинство советских граждан, находящихся в его орбите (не говоря уже о тех, кто находился вне ее досягаемости), отказались доверить немцам свою судьбу. Меры, ознаменовавшие новую политику, оказались слишком нерешительными, запоздалыми, единичными и лицемерными, чтобы обратить события вспять.

Изменения в позиции Германии производились на случайной основе. Предпосылки «восточной политики» никогда не пересматривались на самом высоком уровне. Также не были урегулированы конфликты между соперничавшими целями и группировками. Основное противоречие между долгосрочными целями и насущными потребностями так и не было устранено. Создание частных фермерских хозяйств сделало бы недействительной будущую германизацию земель. Возрождение промышленного производства шло вразрез с целью низведения России до «аграрной базы» рейха. Предполагалось, что использование «туземцев» в качестве ответственных должностных лиц и союзных войск придаст им статус и станет стимулом, способным сделать их опасными для рейха. Ситуация крайне осложнялась одновременным использованием как колониальной, так и прагматичной тактик – первая поддерживалась в основном нацистскими фанатиками; вторая применялась многими военными. Некоторые должностные лица не могли заручиться расположением населения до тех пор, пока работа других чиновников базировалась на принуждении и терроре. Кроме того, различные ведомства преследовали взаимоисключающие цели. В то время как одни настаивали на максимальном использовании рабочей силы в сельском хозяйстве Востока, другие насильно вывозили сельскохозяйственных рабочих для работ в рейхе. В то время как армия стремилась зачислить советских военнопленных на службу, заводы в Германии настаивали на их использовании в промышленности. Никогда не принималось какого-либо четкого решения по приоритетам распределения людей и ресурсов, не было полного понимания взаимосвязи экономики и политики. Наконец, на последнем этапе войны Берлин – или различные немецкие ведомства – стремился поддержать как федералистское, возглавляемое русскими [перебежчиками] движение Власова, так и антирусские сепаратистские группировки национальных меньшинств. Неизбежный результат: никто из них не доверял рейху, в немецких кругах царила полнейшая неразбериха, а у советской пропаганды имелось место для маневра в разоблачении немецких лживости и двуличности.

Проведение немецкой оккупационной политики серьезно подрывали личная вражда, борьба за власть и несогласованность в принципах и тактике внутри самой немецкой элиты.

Административная структура на оккупированной территории сочетала тщательное планирование с бессистемной импровизацией. Административный механизм сталкивался с серьезными конфликтами полномочий, спорами по поводу юрисдикций и неэффективным управлением. Персонал, отобранный для проведения «восточной политики», часто оказывался некомпетентным, эгоистичным и склонным к подчинению общественных интересов личным удобствам и самообогащению. Организация была чрезмерной, неустойчивой и слишком регламентированной. Наконец, широкое разделение функций и обязанностей само по себе способствовало безответственности со стороны каждого причастного ведомства.

Было бы неверно приписывать провал немецкой оккупационной политики главным образом борьбе за власть, личной вражде, некомпетентности персонала и неправильной организации. Все это лишь усугубило трудности, проистекавшие из целей, ради которых велась война и которые санкционировали методы, используемые для их реализации. В основе всего лежала политическая мораль и Weltanschauung – мировоззрение, природа самой нацистской системы. Суть нацизма оставалась неизменной – и точно так же суть нацистской «восточной политики» не могла измениться. Те, кто высокопарным хором требовали коренного ее пересмотра, не понимали, насколько глубоко она укоренилась в ценностях и устремлениях той группировки, что правила рейхом.