Александр Даллин - Захваченные территории СССР под контролем нацистов [Оккупационная политика Третьего рейха 1941–1945] [litres]

Большинство мусульманских территорий Советского Союза так и не были захвачены немцами. Поскольку они были далеки от рейха во времени и пространстве, их будущее обсуждали в Берлине, скорее, в гипотетической форме, в отличие от судеб Крыма и Кавказа.

Вначале на дискуссию о будущем советских «жителей Азии» повлияла пропаганда, призванная внушить немецкому солдату и гражданам Германии, что русские были «унтерменшами», то есть вырожденцами, потому что у них была большая примесь татарской и монгольской крови. Если русский был «недочеловеком», то тем более это касалось татар и монголов. Публиковавшиеся неоднократно фотографии советских военнопленных с «монгольскими» чертами лица; немедленная ликвидация всех «азиатских» мирных жителей, обнаруженных в оккупированных областях; частые статьи в немецкой прессе о «монгольской жестокости» русских – все это создавало почву для того, чтобы создать у населения представление о рейхе как защитнике Запада от «азиатской угрозы». Сам Гитлер рассматривал будущие немецкие поселения в России в качестве бастионов, призванных защитить от нашествий диких орд с Востока.

В планах Розенберга до нашествия не делалось особой разницы между великороссами и татаро-башкирским населением между Волгой и Уралом. Согласно немецкой классификации жители Поволжья, в широком смысле слова, были финно-угорского, татарского и монголоидного происхождения. В действительности не существовало объединяющего элемента среди башкир и чувашей, мордвы и мари, удмуртов и казанских татар. Первоначально в Берлине не обратили внимания на проект эмигрантов-сепаратистов под названием «Идель-Урал», предусматривавший национальную автономию татар и башкир. Поскольку рейхскомиссариат «Московия» должен был охватывать всю территорию до Урала, в него входило все неславянское население Северо-Восточной России. Административные границы составлявших его областей, как предполагалось, должны были совпадать с этническими. Они в основном соответствовали советским административным границам Татарии, Чувашии, Удмуртии, Мордовии, Марийской республики и Башкирии. Не было сделано попытки отделить славян от неславян или сгруппировать поволжских татар и угро-финнов в одну административную единицу.

Этот план так и не был реализован. Министерство оккупированных восточных территорий Розенберга и отдельные армейские круги были вынуждены пересмотреть свою тактику после того, как их надежды на блицкриг были развеяны. В начале 1942 г. стала очевидной новая тенденция – «спасение народов Идель-Урала (это название начало использоваться в министерстве официально) от «сброда» «унтерменшей». Одна из причин изменения первоначальных планов заключалась в том, что немцы взяли в плен большое количество поволжских татар, из которых армейское командование намеревалось сформировать военные части. Во-вторых, было решено вести пропаганду, направленную на татар и башкир, чтобы склонить их к дезертирству. Наконец, ведомство Розенберга выработало собственную концепцию санитарного кордона вокруг Москвы, который должны будут замкнуть с востока, в том числе и народы «Идель-Урала».

Были предприняты неуклюжие попытки снять клеймо «унтерменшей» с татар. Но как было возможно убедить свое население, что татары, которые были «азиатами» и чужаками, в действительности являются друзьями и союзниками, а русские остарбайтеры из-под Смоленска и Ростова-на-Дону, многие из которых были высокими блондинами с голубыми глазами, «недочеловеками»? Все публичные заявления немецкой стороны о татарах в 1942–1943 гг. характеризует их двусмысленная «реабилитация». Начало ей положила реплика Гитлера о татарах, что они были среди восточных народов, которые «участвовали в борьбе против общего мирового врага – большевизма». В августе 1942 г. министерство пропаганды проинструктировало представителей прессы не вести полемику на тему татар и Туркестана. В армии был отдан приказ считать солдат из татар и других тюркских народов, сражавшихся на стороне Германии, «соратниками и помощниками», чьи национальные особенности «следует воспринимать с пониманием и тактом».

Возможно, самое серьезное заявление было сделано в авторитетном издании Zeitschrift fur Politik в мартовском номере 1942 г., где фон Хентиг, эксперт по Ближнему Востоку в министерстве иностранных дел, утверждал, что название «татарин» не является ни в коей мере уничижительным, открыто призвав к сближению немцев и татар. В то время, когда фон Шуленбург готовил конференцию в Адлоне, со статьей фон Хентига ознакомились представители движения «Идель-Урал» в Турции. Мечта эмигрантов обрела второе дыхание в атмосфере германо-турецкого примирения.

Концепция «Идель-Урала» устраивала тех, кто стремился к разделу Советского Союза, и вот почему она была воспринята имперским министерством оккупированных восточных территорий, хотя оно понимало всю искусственность этой идеи. Та же самая концепция была основной для другой группы – сторонников пантуранского союза. Только на развалинах распавшегося Российского государства татары и башкиры могли выстроить новые основы столь чаемого ими суверенитета, который смог бы позволить им слить воедино, несмотря на все препятствия, народы между Волгой и Уралом. Это был неосуществимый и противоестественный план создания сверхгосударства, в который вошли бы иные туранские народы. Сторонники проекта «Идель-Урал» не признавали существование этнических и культурных различий этих народов, к тому же обреченных на изоляцию от остального мира в государстве, не имевшем выхода к морям. Их взгляды были прикованы, в частности, к Центральной Азии, и мечта о державе «от Казани до Самарканда» будила воображение наиболее последовательных приверженцев идеи «Идель-Урала».

Пантуранский гамбит противоречил другим существовавшим на тот момент планам. Тюркские националисты стремились обеспечить себе «максимальную безопасность». Противники сепаратизма, естественно, противостояли им. Отношение Германии к созданию такого азиатского блока, который в довоенное время спорадически поддерживала Япония, было первоначально, вследствие сложившихся обстоятельств, враждебным. Менде и его сотрудники не принимали его и предпочитали продвигать проект «Малый Идель-Урал», по общему признанию фантастический, но, возможно, в меньшей степени, чем пантуранский, который к тому же нес угрозу для рейха. Из Берлина все же время от времени слышались призывы к туранскому единству. Хентиг составлял исключение; он прекрасно помнил романтические поиски свидетельств культурного и языкового единства туранских народов, что вели ученые. «Там, в России, – писал он, – они искали древний Туран. Удастся ли им теперь достичь какого-то результата?»