Юрий Щекочихин - Рабы ГБ. XX век. Религия предательства

"Вновь сообщаем…" или "По другим вопросам Вам ранее давались ответы и разъяснения".

И мы даже понимали: тем, кто проверял дело Виктора, было отчего устать.

Ведь четыре года он упорно доказывает, что милиция и прокуратура — лишь исполнители операции, рожденной совсем не в милиции или в прокуратуре, а в недрах КГБ. И потому его не могли убедить ни заверения высших прокурорских чинов страны, ни многочасовые беседы с ним в разных приемных, ни три, повторяем, три (!) комиссии — две из КГБ Украины и одна из КГБ СССР, которые с выездом, как у них говорят, "на место" проверяли доводы Виктора.

Более того! То ли от отчаяния, то ли от отчаянного озорства он подал на КГБ СССР заявление в суд.

Представляем себе изумление судей Дзержинского района Москвы, когда они получили заявление Идзьо! И опять — можно лишь поражаться настойчивости Виктора, когда с этим заявлением он дошел до Верховного суда России.

В январе 91-го начальник управления КГБ СССР написал ему: "Сообщаем, что служебное расследование, документальные материалы, предоставленные в ваше распоряжение органами прокуратуры, внутренних дел и другими организациями, а также беседы с названными Вами и другими лицами, располагающими необходимой информацией, убедительно свидетельствуют о непричастности органов КГБ к ущемлению Ваших законных прав и интересов".

Нет, нет и нет! — терпеливо, как ребенку, объясняли ему:

КГБ не имеет отношения к увольнению вас с работы. Не КГБ, а милиция и прокуратура напортачили в вашем деле! Не подбрасывали мы вам пистолет! И уж тем более — не ведется за вами слежка на московских улицах! Очнитесь! Умойтесь холодной водой!

А он с таким же детским упорством твердил: да, да, да… Вот что сам Виктор рассказал нам о том, что случилось 13 августа 1986 года:

"Утром я приехал из Одессы, побыл немного дома, в селе Угринове, мать попросила отвезти деду в Ивано-Франковск грибы. У деда я пробыл минут пятнадцать, когда раздался звонок в дверь. Дед открыл и сказал, что это ко мне… На пороге стояли трое. "Поедешь с нами", — сказал мне один из них.

"То есть, — уточняем мы, — тебя задержали не дома у родителей, а у деда?" — "Да… Я ничего не мог понять. На улице стояли две машины "Жигули" и "уазик". Двое работников милиции были в рубашках, а третий, показавший деду удостоверение КГБ, в пиджаке, хотя и было очень жарко. В машине я спросил, куда меня везут? Мне ответили: "Скоро сам все узнаешь".

Естественно, мы поинтересовались: "Тебе показали постановление об обыске и задержании?" — "Нет. Только когда мы подъехали к нашему сельсовету, мне сообщили, что есть анонимка, будто мой отец хранит дома спирт…" — "А ты-то при чем?" — "Я спросил то же самое… Когда приехали в село, они захватили двух понятых, председателя сельсовета и секретаря, и мы поехали в наш дом. Когда вошли в дом, они прочитали удивленным родителям анонимку и постановление об обыске, чтобы найти спирт (хотя мой отец не имеет никакого отношения к спирту — он работает таксистом). Но сразу же они начали искать спирт — на книжных полках… Они забрали несколько книг и мои стихи, а пока один человек прощупывал миноискателем стены, другой, тот самый, в пиджаке, вдруг обнаружил за шкафом пистолет". — "Миноискателем? — удивились мы. — Они что, приехали на обыск со спецтехникой?" — "Да… Когда тот, в пиджаке, вытащил из-под шкафа пистолет, мать начала кричать на него: она только что под шкафом убирала, и там не было никакого пистолета". — "А спирт-то нашли?" — "Нет. Да они его и не искали. Как только вынули пистолет, обыск был закончен". — "Но как они определили, что это твой пистолет? Может быть, его отец спрятал?" — "Спросите у них… Мне сказали, чтобы я взял еды на одни сутки, и увезли в тюрьму…"

Это — запись нашего с ним разговора в редакции. А вот что он написал, официально обращаясь в редакцию "Литгазеты":

"В камере номер 66 трижды судимый рецидивист под угрозой заточенной ложки и лезвия, которые он вытащил из каблука, выбил из меня "явку с повинной", сам ее куда-то отнес, и потом она была на суде единственным уличающим меня документом. Суд не поверил "явке", и был разыгран второй суд с ложными свидетелями… Однажды меня вызвал из камеры лейтенант — тюремный оперативник (личность его так и не установлена следствием), и предложил мне сотрудничать с КГБ, пообещав взамен, что поможет выбраться из тюрьмы. Когда я возвратился в камеру, там меня все дружно убеждали, что так и надо сделать… Я отказался и без каких бы то ни было причин попал в карцер на десять суток. Приходившие в карцер офицеры издевались надо мной. Один раз вечером меня завели в обитую войлоком комнату, где происходят всякие расправы над людьми, но бить не стали, хотя перед глазами маячили два здоровых детины… Потом по настоянию областного прокурора меня выпустили, взяв подписку о невыезде… Выйдя на свободу, я узнал, что слухи, распускаемые обо мне, превзошли все мои ожидания. Суть их сводилась к тому, что, оказывается, я был связан с американской и английской разведками, что у меня была изъята запрещенная литература, что накануне я ездил в Одессу на связь с резидентом, что у каких-то моих друзей изъяли радиостанцию, а лично у меня — доллары и семь штук американского оружия. Все это меня ошеломило, и я тут же побежал в КГБ Ивано-Франковской области. Там меня принял сотрудник Егупов, который на мой вопрос, на каком основании органы КГБ распускают порочащие меня слухи, ответил так: "Советую тебе молчать, слухи утихнут, а КГБ твое дело прекратит".

Что за история? — подумал тогда я. Где Виктор Идзьо, выпускник исторического факультета Ивано-Франковского пединститута, человек, далекий от государственных тайн, и где мощная организация, призванная эти тайны охранять? Если допустить, что Виктор говорит правду, то могла ли быть такая правда в августе 86-го, ведь это уже не глухой "застой", а начало перестройки?

Трудно было поверить сразу же в истинность его истории, если бы не одно обстоятельство. Обыск проводили трое. Если фамилии двоих — начальника следственного отделения местной милиции и участкового — были внесены в протокол, то фамилия третьего, того, кто по его словам, был, несмотря на жару, в пиджаке, в протоколе отсутствовала.

Его исчезновение было неожиданно подтверждено и официальным документом, который показал мне Виктор:

"В процессе проверки Вашей жалобы принимались необходимые меры по установлению постороннего мужчины, присутствовавшего на обыске, который, в нарушение установленного законом порядка, не внесен в протокол. По объяснениям сотрудников Тысменицкого РОВД тт. Когута и Демича, проводивших обыск, им является практикант школы милиции или общественник, фамилия которого неизвестна. В уточнявших беседах с Вами, вашими родителями, бабушкой и дедушкой, сотрудниками милиции тт. Когутом и Демичем, а также понятыми тт. Вивчаренко и Рушаком, которые видели этого человека, получены противоречивые данные о нем, в том числе и о его внешности, в связи с чем установить его не представляется возможным".