Василий Аксенов - В поисках грустного бэби

К «национально мыслящим» критик Селезнев относил таких писателей, как Фолкнер, Фрост, Колдуэл, Стейнбек, Уоррен. Уайдлер, Гарднер. Критик Петр Палиевский, что слывет вожаком нацболовской теоретической мысли, считает Фолкнера чем-то вроде американского Шолохова, хотя и в несколько ухудшенном варианте, ибо он «предлагал не больше, чем мог предложить: старые человеческие ценности», тогда как Шолохов был выше гуманизма, этого наследия «устаревшего девятнадцатого века».

Все— таки Фолкнер хорош как представитель глубинки, истинно народной жизни и, таким образом, как антипод космополитам-авангардистам типа Джойса. Выстраивая свою схоластическую схему, дьячки нацболизма объявляют суть современного конфликта: космополиты против России, космополиты против Америки, космополиты против мира, космополиты против самого бытия.

В американской культурной жизни, по мнению другого кита нацболизма Кожинова, существуют сейчас «здоровые возрожденческие» силы и «темные силы распада»; к последним относятся постмодернисты. К постмодернистам же, злокозненным, что язвительно противостоят «истинным ценностям американского народа», московский мудрец относит народ такого типа: Ален Гинзберг, Джек Керуак, Лоуренс Ферлингати, Курт Воннегут, Джером Сэлинджер, Джон Апдайк, Филип Рот. Норман Мейлер, Пигер Брукс. Джерри Рубин. Джеральд Дворкин. Пол Гудман, Дениз Левертов, Карл Шапиро. Процент еврейских имен, как мы видим, в списке «темных сил» весьма высок: так у нацболов всегда.

В том факте, что многих писателей из этого списка в шестидесятые и в семидесятые годы публиковали в СССР, Кожинову видится некое звено мирового космополитического заговора. Люди, публиковавшие их, делали вид, что имеют дело с бунтарями против капиталистического общества, а на самом-то деле их бунт направлен «в равной степени — а подчас даже в большей против социалистического образа жизни».

Постмодернистский бунт, по Кожинову, являлся орудием «заправил мирового империализма», «Бельдербегского клуба (?) и ЦРУ» и способствовал выработке зловещей политики Рейгана.

Чуть— чуть споткнувшись на «неоконсерваторах» -ведь они, настоящие враги социализма и друзья президента Рейгана, на дух не переносят постмодернистов. Ко-жинов пускается в перечисление: «Норман Подгорец, Ирвинг Кристол. Роберт Элтер, Чарлз Френкель. Дэвид Рисмен, Натан Глейзер» — ах, как будоражит эндокринную систему нацбола звучание этих имен! — и тут с легкостью и (согласимся) полной естественностью приходит к выводу: и те и другие являются антикоммунистами, космополитами, действующими в полной стачке друг с другом, сначала одни, потом другие, ибо «перед нами две стадии (!) развития одного литературного и, шире, идеологического явления. Цель и на той и на другой стадии одна: превратить американский народ в послушное орудие международного империализма и сионизма».

Последнее слово кожиновской аргументации нам следовало бы подчеркнуть трижды, в нем содержится корневая идея всех этих дубовых нацболовских построений: «Бей жидов, спасай Россию и Америку!» Главный враг нацизма любой окраски остается все тем же.

Любопытно, что в этих невежественных бреднях впервые как бы проявляется какой-то смутный призыв к «здоровым силам Америки». Раньше предполагалось, что всякая американщина должна быть искоренена ходом исторического прогресса, сейчас у здоровых сил появилась слабая, но все-таки надежда на выживание и даже на сотрудничество в борьбе с «темными силами распада»; им нужно лишь отбросить «старые человеческие ценности» да вызвериться антисемитизмом, а потом-де договоримся.

Невежество нацболизма в оценке американской культурной ситуации, возможно, является идеальной канвой для примитивного рисунка модернистского, космополитического и в конечном счете еврейского заговора. Выделив почему-то покойного Джона Гарднера в качестве символа «здоровых, национально мыслящих сил», Кожинов не может даже удержаться от намека, что трагическая гибель писателя была не случайна, что за ней можно увидеть «поистине страшный смысл», разглядеть зловещие тени постмодернистов и неоконсерваторов.

Невежество, мифотворчество и вульгарность в оценке американской ситуации, увы, не является достоянием одних только нацболовских умников. Официальная советчина (может быть, даже и специализированные по Америке соответствующие учреждения и личности вроде спецкоров и обозревателей) также не очень-то ясно представляет себе американскую жизнь. Охотно берутся на веру самими же изобретенные стереотипы лжи. Массовый агитатор, говоря об американской прессе, употребляет выражение «машина американской пропаганды», но даже такой эксперт, как Георгий Арбатов, сдается мне, не понимает степени независимости здешней прессы от правительства.

Придушив у себя в стране всякие открытые проявления инакомыслия, советские аппаратчики хотят и Америку представить тоталитарным царством, а главное, они сами хотят поверить в это, всячески избегая мысли о том, что, если бы меру непокорности, нужную в СССР для определения антигосударственности, можно было приложить в США, антигосударственным оказалось бы едва ли не все американское население.

Среди советских чинов в моде высокомерное презрение в адрес Соединенных Штатов, идущее, без сомнения, от определенного комплекса неполноценности. Это высокомерие, между прочим, сравнительная новинка стиля. Когда-то на Америку (хотя бы в производственном смысле) равнялись; Ленин призывал сочетать «русский революционный размах с американской деловитостью», всю жизнь слышались призывы из-за Кремлевской стены «догнать и перегнать Америку», Хрущев даже отмерил для этого дела двадцатилетний срок и к этому времени как раз и приурочил построение вожделенного коммунизма. После падения Сайгона, однако, Америку как мировую силу как бы уж и списали со счета, тогда-то и появился этот стиль взгляда свысока, разговора с темной презрительной ухмылочкой. (В скобках замечу, что этот стиль, который практикуется и сейчас, все-таки был в последнее время, а именно, сдается мне, после Гренады, несколько поколеблен.)

Вспоминается, как однажды на прибалтийском писательском курорте появился крупный цековский чин, только что вернувшийся из Америки. Основательное брюшко товарища нависало над новенькими стоявшими коробом джинсами Levi's, молния застегивалась только на пол хода. На груди товарища висела американская камера «Полароид». Время от времени он фотографировал свое полностью американизированное семейство и с довольной улыбкой превосходства над окружающими (большинство из которых никогда не видело в глаза полароидного чуда) держал двумя пальцами быстро подсыхающий снимок.