Юрий Поляков - В зоне риска. Интервью 2014-2020

– А если позвать сапёров, и эти бомбы обезвредить…

– Как? Они не могли не взорваться, эти бомбы. Потому что в суверенных государствах, которые все без исключения стали развиваться как этнократические режимы, оказались довольно крупные русские общины. Там живут русские люди, у них менталитет примерно такой же, как у нас. Русский харьковчанин мало отличается от ставропольца, а русский эстонец от псковича. Поэтому сделать из них украинцев, как и из русских в Приднестровье сделать румын, невозможно.

Напомню, наши либералы (где моя рогатка?) все 1990‐е годы потакали утверждению этих этнократических режимов. Тогда во власти у нас были люди, называвшие Россию «Эта страна». Короче: «этастранцы». Мы содержали за счёт дармовых нефти и газа националистов Украины, мы содержали за счёт транзитов и различного рода транспортных услуг националистические режимы Прибалтики и так далее. Что, в Москве тогда не знали об эсэсовской ностальгии во Львове или Риге? И это делалось специально.

– Да ладно… Не может быть!

– Нет, не ладно! Люди, которые сидели в 1990-е годы в Кремле, считали, что «эту страну», эту «империю зла» они частично разрушили, а теперь её нужно обложить по периметру враждебными режимами. Если бы с самого начала сказали, допустим, Прибалтике: не дадите избирательные права русским – не получите цветных металлов. А если бы Украине сказали: не прекратите морить людей своим «мовоязом» – будете платить за газ, как Европа. И что? Не было бы никаких энократических режимов. Рухнули бы. Я, кстати, писал об этом ещё в 90-е, сейчас вышел двухтомник моих интервью, и вот если полистать первый том – там всё написано. Когда-то нажим на русских должен был вызвать сопротивление. Вот и появились Преднестровье, Абхазия, теперь – Донбасс и Луганск. Кстати, я бы на месте прибалтов задумался, что лучше: кочевряжиться над «оккупантами» или жить в мире…

– И что – другого не было дано?

– Если бы Украина была федеративной, если бы русские в Одессе, в Харькове, в Донбассе, в Луганске могли спокойно говорить по-русски и праздновать 9 мая, любить Жукова, а не галицийского Бандеру, – эта страна могла бы просуществовать очень долго. Как, например, существует Бельгия, разноплемённая и разноязыкая. Как ни странно, наши «этастранцы», желая окоротить Россию, в конечном счёте разбудили русское самосознание и в центре, и на местах, привели к консолидации русского мира, который существовал, но по разные стороны границ и тихо… Началось сращивание разъятого русского мира. Этого не остановить, хотя будут пытаться, возможно, из Кремля. Но даже Австрия была вынуждена превратиться в сначала в Австро-Венгрию, а потом дело пошло уже к Австро-Венгро-Славии. Но прогремел выстрел в Сараеве. Уверен, однако, что такие же превращения ждут Прибалтийские лимитрофы. Литовская Русь уже, кстати, была.

– Некоторые писатели сетуют, что цензура поднимает голову в России… А вы как считаете? Вам кто-то запрещает писать, говорить, выступать?

– Мне нет. О наступлении цензуры говорят либералы, а они странные люди. Я наших либералов называю гормональными.

– Как?

– У них нет системы идей, совокупного взгляда на мир, а есть какое-то органическое неприятие «этой страны», непонимание её интересов. Когда они были у власти в 90‐е, цензура была, на НТВ Гусинского человеку с русским менталитетом и лицом вообще было не прорваться. Слово «патриот», если помните, было ругательным. В 1993 году после того, как я опубликовал единственную в центральной прессе статью против расстрела Белого дома – «Оппозиция умерла. Да здравствует оппозиция!» – меня прикрыли везде, где можно и повыбрасывали из учебников, энциклопедий и так далее.

– Так я не про тогда, а про сейчас!

– Чтобы понять, есть ли цензура, надо «тогда» сравнить с «сейчас». Я, как главный редактор «Литературной газеты», с цензурой не сталкиваюсь, никто мне не говорит, что это надо печатать, а это – нет. В последний раз Чубайс жаловался главному акционеру, что «ЛГ» его щиплет. Но это было давно. Как писатель я вообще цензуры не чувствую. Наоборот, просят: поострей, Михалыч! Да, наша информационная риторика стала жёстче. Но это специфика войны. Мы находимся в состоянии войны информационной.

Почти весь Запад принял в отношении нас абсолютно манихейскую, чёрно-белую модель – мол, вот эти хорошие, в Киеве, а вот эти сепаратисты, террористы… А мы, значит, будем на этом фоне розовую полифонию разводить? Тогда всё проиграем. А на кону сейчас Россия. Если не удастся остановить коричневый вал, который идёт с Украины, если у нас под боком образуется спонсируемое и вооружаемое Западом квази-фашистское или фашистское государство, – это будет катастрофой. Луганск придёт в Москву. Почему наши либералы не считают профашистский режим на Украине злом, я не понимаю. Чего они дожидаются? Хрустальных ночей в Киеве, или Харькове? Жёлтых звёзд на одежде и лагерных номеров на коже? Если ради победы над поднимающим голову фашизмом нужно ужесточить риторику информационную, спрямить какие-то характеристики, говорить шершавым языком плаката – это нормально, и никакого отношения к свёртыванию свободы слова не имеет.

– О чём ещё вам думается в ваши юбилейные дни…

– Мы же не хотели говорить о юбилее!

– Не удержался…

– Думаю, как рассадить всех друзей, которые придут меня поздравлять, чтобы всем хватило выпить и закусить.

– А ещё?

– О том, что мы не имеем права потерять тот хрупкий социальный мир, который сейчас сохраняется в России. Посмотрел «Солнечный удар». Михалков, конечно, – талантище, человечище и глыбища, но из фильма непонятно, почему произошла революция, если в России было всё так хорошо. Почему мальчик Егорий стал душегубом, потопителем России и русских офицеров? Британец Дарвин, евреи Землячка и Бела Кун с толку сбили? Слишком просто. Сейчас мы, кажется, повторяем ту же ошибку. Возможно, с Рублёвки социальный мир в Отечестве и кажется незыблемым, но это не так. Слишком велик разрыв между бедными и богатыми, слишком многие поступки власти необъяснимы, слишком обнаглел верхний класс…

– Что за верхний класс?

– Те, кто разбогател на приватизации, на взятках, раздулся на природном газе… Пусть оглядятся, возможно, мальчик Егорий уже работает у них садовником…

– Юрий, в последние недели герои Полякова, извините, не слезают с экрана и со сцены. Это что, специально к вашему 60-летию? «Как боги» Татьяна Доронина поставила. Потом «Грибной царь» на канале «Доверие»…

– Ну, естественно, любой юбилей предполагает какой-то смотр достижений, скажем так. Хотя что-то просто совпало. Премьера моей новой пьесы «Как боги» во МХАТЕ им. Горького у Дорониной планировалась на конец прошлого сезона… Фильм «Грибной царь» Михаил Мамедов снял года 4 или 5 назад. Но там была какая-то чисто юридическая закавыка, вот только сейчас лента попала на экран. И я, конечно, благодарен каналу «Доверие», что они его показали. На канале «Культура» покажут ещё раз фильм «Козлёнок в молоке», который поставил Кирилл Мозгалевский. Может быть, что-то ещё покажут. По моим книгам ведь снято много фильмов, практически все мои вещи экранизированы. Сейчас вот веду переговоры об экранизации «Гипсового трубача». И спектаклей тоже много идёт – только в Москве шесть.