Георгий Алексеев - Разведке сродни

— Я хочу рассказать о золотом сердце Александра Ивановича, — без долгих вступлений сказал Первушкин. — Когда мне дали направление в бригаду Косицына и я пришел на участок, мастер спросил: «Ты хоть знаешь, к кому идешь?» — «К Косицыну», — отвечаю. «А что он за человек?» Я пожал плечами. «Так вот слушай, расскажу тебе. Я к Александру Ивановичу после войны на выучку пришел. Мальчишкой был, тебя моложе. Ты, конечно, этого не помнишь, а тогда в стране карточная система была. И, представь себе, потерял я однажды карточки, видать, в трамвае вытащили. Весь месяц прожить без хлеба — это ж голодная смерть. Дознался Косицын о моей беде и говорит всей бригаде — нас было семеро вместе с ним: «Неволить не имею права, а кто добровольно хочет помочь товарищу, давайте каждый отрезать ему по кусочку от пайка…» И первым сделал это — протянул мне ломоть хлеба. Уж до того мне было неудобно, стыдно, а Александр Иванович подбадривал: «Ничего, с каждым может случиться такое». А иной раз после работы затащит к себе домой, жена чугунок картошки сварит, и меня со своей семьей за стол усадит…»

Пришел Первушкин на завод после армии. До того в деревне жил, работы никакой не чурался. Бригадир сразу подметил трудолюбие парня, стал давать ему сложную работу. Только вот с жильем у Саши получалась незадача. Снял комнатенку на окраине города. Пустили на три месяца, времени прошло уже больше года, а УЖКХ завода только потчует обещаниями места в общежитии. Ехать обратно в деревню? Уж больно не хотелось уходить с завода, тем более от такого человека, как Александр Иванович. А он все видит, все замечает: «Что хмурый ходишь, тезка? Гложет что-то, а? Выкладывай, не стесняйся, никому не расскажу!» — «Александр Иванович, — вздохнул Первушкин, — с жильем туго, уезжать придется». И рассказал все, как есть. Бригадир задумался, положил руку на плечо парня: «Знаешь, Саша, не спеши — уговори свою хозяйку подождать недельку-другую. Будешь порхать с места на место, растеряешь все, что приобрел». Дней через десять отозвал парня в сторону — глаза лукавые: «Ну как, собрал вещи?» — «Так вы же сами говорили, чтобы подождал немного», — с недоумением сказал Первушкин. «Ну, и правильно сделал! Место в общежитии освободилось, так что завтра можешь переезжать…» — Я уже спустя много времени узнал, сколько порогов пришлось обить ему, чтобы вот так просто сказать: «Место в общежитии освободилось», — продолжал на встрече свой рассказ Первушкин. — Да и узнал-то от других — не от него самого. Теперь скажите, кто я ему такой, Александру Ивановичу, чтобы проявлять столь активное участие в моей судьбе? А дело в том, что в молодом рабочем, как он сам сказал, видит человека. И, конечно, каждый в нашей бригаде старается работать с такой отдачей, чтобы оплатить щедрость косицынской души…

Первушкин собрался еще что-то сказать, но тут красный уголок взорвался аплодисментами. Все хлопали и смотрели на Александра Ивановича, который, склонив голову, временами покачивал ею, словно воротник рубашки жал ему шею… Молодец, Саша! Мы с Лукиным аплодировали не только Косицыну, но еще и ему за такое весомое добавление к выступлению своего бригадира — Героя…

Подобные «показательные уроки»-встречи провели и другие инициаторы почина. О них мы рассказали каждый в своей газете. И все же так решались, в основном, лишь пропагандистские задачи. Надо было искать более эффективные способы влияния на молодую смену. Ведь только в течение одного года завод принял около трех тысяч выпускников школ да еще столько же подростков! Судьба последних особенно волновала, а в некоторых подразделениях просто растерялись от такого «детсадовского», по выражению их руководителей, пополнения.

И вот в который раз собираемся в комитете комсомола с активистами, спорим, рассуждаем, строим планы. Для того, чтобы подросток хорошо представил не только сегодняшний день завода, но и его историю, договорились буквально каждого из них провести через заводской музей истории трудовой славы. А экскурсоводами будут ветераны-первопроходцы. Ведь они не просто живые свидетели, но и активные участники той незабываемой героической поры. И встречи с музейными экспонатами волновали, прежде всего, их самих, память возрождала давние события, детали, обстановку, образы близких товарищей и друзей. И это волнение, эти эмоции передавались подросткам, которых ветераны не просто знакомили с музеем, а как бы уводили в свою молодость, приобщали к неповторимым свершениям своего поколения.

Что, к примеру, можно было рассказать о разложенных на витрине лаптях, плетеном бауле, столярном инструменте, деревянных ложках и миске, кроме того, что это личные вещи одного из первостроителей?

А Василий Алексеевич Лапшин поведал ребятам, что почти точно с таким же снаряжением он и сам пятнадцатилетним деревенским парнишкой пришел на стройку автозавода. И вскоре оказался в самой первой ударной бригаде Виктора Сорокина. «Коммуной» называли себя ее рабочие. Работали воистину по-коммунистически, не считаясь ни с нормами, ни со временем. И было-то многим из них по столько же лет, что и этим подросткам, пришедшим в музей, а дела творили, прямо сказать, героические.

Зимой бригадам Сорокина и Переходникова поручили соорудить до наступления паводка важнейший объект — водозабор на Оке. Но однажды случилась беда: в переходную галерею просочилась вода, сперва в одном, потом в другом, третьем месте, наконец, хлынул поток, угрожая затопить котлован. На месте аварии оказался один лишь комсомолец Леонид Бронников. Бежать, звать на помощь — далеко и бесполезно. Вода прибывает, секунды на размышления. Бронников, определив, откуда бьет водяной поток, что есть сил вцепился в стропила и закрыл брешь своим телом… Сколько времени прошло, пока подоспели рабочие, он, конечно, не считал. Унесли его на руках чуть живого — прямо в больницу.

Ребята напряженно всматриваются в старую фотографию, на которой запечатлена большая группа молодых парней, одетых кто во что: телогрейки, тулупчики, зипуны. Кто-то спрашивает с тревогой:

— Погиб?

Василий Алексеевич переводит задумчивый взгляд с фотографии на ребят:

— Тогда жив остался. Потом был плавильщиком. Поста своего у горячей печи не оставлял даже при жестоких бомбежках фашистской авиации. Так и погиб на посту как солдат…

Новые стенды — новые страницы заводской биографии. Разговор идет о другом знатном земляке Александре Харитоновиче Бусыгине, зачинателе стахановского движения в машиностроении. В 1935 году Горьковский автозавод готовился перейти на выпуск отечественной модели легкового автомобиля. Но ахиллесовой пятой оказалась кузница — она не поспевала выдавать заготовки. И вот кузнецы во главе с Бусыгиным, овладев новой техникой, превзошли по производительности труда, казалось, недосягаемый уровень американского производства. Кузнецы в США ковали за час 100 коленвалов для автомобилей, а бригада Бусыгина такой же численности — 129!